Олег Мальский - Три недели из жизни лепилы

Сестра строчила в журнале поступлений. После общего приветствия я прошел к столу и, скользя пальцем по больничной директории, позвонил в несколько отделений. Заручился чашкой чая. Всего получилось чашки четыре.

В случае непредвиденного шухера искать меня будут по составленной мною же цепочке. Тем самым я выигрываю минимум четверть часа.

Лаборатория находилась метрах в пятнадцати от меня. Коридор проходной. В непосредственной близости от заветной двери берет свое начало лестница. Свидетели могли нарисоваться с любого конца и в любой момент.

Я не спеша вышел из «приемника» и, убедившись, что путь свободен, рванул, как на пятьсот. Открыли быстро. Изо всех сил стараясь выглядеть естественно, я ужом проскользнул внутрь. Какой скользкий вечер!

— Не помешал?

— Что вы, Олег Леонидович! Вы за анализом?

Я покрутил в руках листок, в данный момент не представляющий никакой ценности. Положил его на холодильник.

— Да тут все нормально. Просто подумал… Сколько лет работаю в этой больнице, а ни разу не был в лаборатории. Не возражаешь против небольшой экскурсии?

Венера пожала плечами.

— У нас тут скромно.

И дальше что?

— Ну и такая девушка… каждую неделю вижу в отделении, а поговорить…

Как грузин с Курского вокзала.

Венера улыбнулась. Уже лучше.

— Вот, сам напрашиваюсь в гости. Не поздно для чая?

Десять минут двенадцатого.

— Я и сама собиралась.

Непохоже. На застланной банкетке лежала книжка. Интересно, что читают перед сном хорошенькие медсестры? «Дафнис и Хлоя». Ну ни фига себе!

— И как, нравится?

— М-м-м, не очень. Так, дал один знакомый.

Венера вытащила из тумбочки печенье и поставила чайник. На такой электроплитке нескоро закипит.

Только сейчас я заметил две разномастные емкости, затерявшиеся между микроскопом и штативом для пробирок, и придвинул оба имеющихся в нашем распоряжении стула как можно ближе к этому месту. И, естественно, друг к другу.

— Ну и холодрыга тут у вас! Ты не мерзнешь? — я вытащил пузырек.

— Олег Леонидович! На работе?!

— Да разве ж это работа? Сама видела.

В дверь постучали. Я потянулся за компроматом. Все знают, что врачи пьют на дежурствах. Но выступать в роли козла отпущения, даже не понюхав!

Венера жестом остановила меня. Потом поднесла к блестящим губкам свой наманикюренный пальчик и повела глазами в сторону темной каморки с реактивами. И правда, одним пузырьком больше, одним меньше. Лаборатория же!

— Открыто!

— Венер, дай заварки. У нас вся вышла.

Сестра из «глазок».

Через минуту Венера заперла наружную дверь. Я выглянул из своего убежища.

— Отбой тревоги?

— И так все дежурство.

— Тут еще я приперся.

Услышав ее малиновый смех, я испытал стеснение в штанах и бочком прошествовал к ближайшему стулу.

От второй дозы она отказалась, от третьей тоже. Мы болтали о том, о сем. Точнее, болтал я, а Венера любезно заполняла короткие паузы.

С чего начать? Провести по волосам и привлечь (слово-то какое милицейское!) к себе? Обнять за плечи? За талию?

Я увлекся и нечаянно смахнул на пол эмалированную кружку.

Кружка глухо стукнулась о потертый линолеум. Бормоча извинения, я нырнул вслед.

И уткнулся в теплые, бархатистые, не защищенные никакой синтетикой колени. В ушах зашумело (как потом оказалось, закипел чайник). Я сполз со стула, скользя горячими губами вверх по шелковистым бедрам. Трусы отсутствовали. Я обалдел от счастья.

Все закончилось быстрее, чем мы ожидали.

С ощутимой досадой Венера погрузила роскошный маникюр в мои ягодицы.

— Прости. Первый блин…

— Блин!

— Я давно тебя хотел.

— Я тоже.

— Значит, у меня есть шанс реабилитироваться…

За дверью вежливо кашлянули и произнесли Жениным голосом:

— Олег Леонидович! Звонили со «скорой». У Старой Купавны автобус перевернулся. Троих везут к нам.

Зоя затянулась последний раз и ввинтила окурок точно по центру гипсовой пепельницы. Пепельницу слепили травматологи в подарок товарищам по оружию, с которыми делили этаж. Для удобства снабдив рукояткой в виде десятидюймового фаллоса. Политкорректные кафедральные нейрохирурги (которые сами не курят) фаллос отломали, а кривую тарелку с разнокалиберными желобками по краю подкинули анестезиологам.

Бычок остался стоять в строго вертикальном положении. Как ракета на старте. В этом вся Зоя — прямая, строгая, педантичная до тошноты. А еще долговязая и конопатая.

Ежедневно, кроме субботы и воскресенья, ровно в четверть десятого она отправляется в свой храм образцового содержания — сдувать пылинки.

Ровно через пятнадцать минут, завершив подробнейший предоперационный осмотр, к ней присоединится Полина Стефановна Марычевская — уменьшенная копия Зои. Ее последний и высший авторитет во врачебном мире.

Полина Стефановна окинет орлиным взором разложенные по линеечке шприцы и флаконы и воссядет на винтовой табурет ждать первого пациента. Которого безалаберные отделенческие нейрохирурги подадут не раньше десяти.

Из крохотной раздевалки нашей комнаты отдыха доносился веселый мотивчик. Соня опять опоздала на работу. Соня — феномен нейроанестезиологической службы. Девушка немолодая и некрасивая, но очень жизнерадостная! Скорее всего, ее жизнерадостность и опоздания по утрам происходили по одной и той же причине.

По темпераменту Соня как нельзя лучше подходит стареющему ловеласу Салмонову, с кем и трудится в операционной номер два.

Остальных членов нашего коллектива объединила третья операционная.

Аля засунула в холодильник остатки провианта.

— Позвоню, чтоб подавали.

— Сидячая?

Взгляд непроницаемых азиатских глаз остановился на моей правой коленке. Глупый вопрос.

Мы ждали недолго. Кафедралы — люди энергичные, деятельные и умеют ценить время — свое и чужое.

Первым в блоке заполучив больного, я наклеил ему на лоб, грудь и правую кисть девять электродов. Пока электрокардиограф, релаксограф и электроэнцефалограф писали исходные данные, бегло пролистал историю болезни.

Мучительные боли в левой половине лица. Пятый год на анальгетиках. Иглоукалывание, физиопроцедуры — со слабым непродолжительным эффектом. Тригаминальная невралгия. Проблема стара, как мир. Чем ее только не объясняли, чем ее только не пытались лечить!

Десять лет назад американцы высказали мысль о том, что болевой синдром вызывается пульсацией артерий ствола головного мозга, которые лежат в непосредственной близости от чувствительных корешков тройничного нерва, и предложили проводить микронейроваскулярную декомпрессию. Идея операции проста: между нервом и сосудами прокладывают мышечный лоскут, взятый с задней поверхности шеи. Оттуда и осуществляют доступ, поэтому больному придают полусидячее положение. Голову максимально сгибают и закрепляют в специальных тисках.