Константин Шаповалов - Недремлющий глаз бога Ра

— Один парень, Миша Лернер, торговал там рыбой…

— А он наш или фульбе?

— Какой там фульбе! — искренне возмутился Веник. — Я же говорю: наш парень, русский. У него, между прочим, выгодная оптовая торговля, хотя сам он физик-теоретик.

— А при чем канури?

— Как это при чем? Нет, и он ещё спрашивает! — Липский снова начал повизгивать как бы от предвкушаемого удовольствия. — Миша Лернер сказал, что там все нищие! Ещё хуже, чем у нас…

— Думаешь, такое бывает?

— Ну да, Миша сказал! Представляешь, за флакон одеколона можно поиметь целую стаю канури!

— Как же они разделят один флакон на всех?

— Ну, это их проблемы! — судя по интонации, парфюмерией путешественник затарился под завязку. — Скажи лучше, у тебя негритянка когда-нибудь была?

Я не расист, но содрогнулся — подкорку интернационализму не обучишь.

— Ты упал? С детства боюсь темноты!

— Видишь! Что бы ты без меня делал? Когда приедем на место, я устрою тебе парочку, если будешь называть меня "мемсахиб".

Вот к чему приводит запойное чтение: он полагал, что приставка «мем» означала «главный», "старший" или что-то в этом роде.

— А ты что, в Израиле пол поменял?

— Не поал?! — коверкая слово, с вызовом спросил Веник.

— Ну, «сахиб», насколько я знаю, это «господин», а «мемсахиб» — «госпожа». Хотя, мне не важно, какие у тебя сейчас половые признаки…

- Ладно, завтра в десять я у тебя, — перебил пристыженный «мемсахиб» и бросил трубку.

В назначенное время он явился, одетый в приличные ещё останки драпового пальто и сразу заполнил худосочной, почти двухметровой фигурой маломерную прихожую. На лошадином лице сияла врожденная дебильная улыбочка, стоившая ему изрядно попорченной крови и карьеры: мужчины среднего роста в присутствии Веника поневоле ощущали себя не совсем полноценными людьми и реагировали соответствующим образом. Чтобы избежать проблем, ему следовало либо ходить с прибитым, заискивающим видом, либо родиться государем вроде Петра Великого.

Пожав мне руку, Липский деловито взглянул на часы.

— Слушай, ты утреннюю "Дейли Телеграф" получаешь?

— Нет, а что? Я и вечернюю не получаю. Там что-то важное?

— Понятия не имею, — он с удовольствием оглядел свое отражение в покрытом спрессовавшимися слоями пыли трюмо. — Я просто так спросил. Для убедительности.

— А, для значимости? Тогда подожди, сейчас мой дворецкий доставит "Глобал Идиотс Ревю".

Веник повернулся к зеркалу боком и, по обыкновению, сильно ссутулился, отчего отражение превратилось в пыльный вопросительный знак.

— Звучит органично, надо будет взять на ум. Дипломы и паспорта купил?

— Я кивнул, надел выходной серый плащ, уже с год как ставший повседневным, и мы вышли из квартиры.

Красный ушастый «Запорожец» Липского застонал под тяжестью наших тел, попытался взреветь, конвульсивно дернулся и затих.

— Хорошие у него судороги! Скоротечные. Не иначе бруцеллез!?

— О, ему нужен только дружеский пинок под глушитель! — заверил шофер и выполз наружу.

Примерно со второго выхода машина вздрогнула, подумала и завелась.

Выбрызгав стылую ноябрьскую лужу на троицу задумчивых утренних алкашей, мы выскочили на проспект и резво покатили в сторону Триумфальной арки.

— Ну, ты великий шаман! — восхитился я. — И куда мы теперь?

— Рядом. Одно уютное местечко — московская резиденция компании "Фарма Трейд Интернейшнл". Тебя будут лицезреть, а затем дадут валюту.

— Стрипшоу?

— Экс-пе-ди-ци-я, — пояснил он тоном учителя младших классов.

— Но что-нибудь говорить мне нужно?

Веник натужно заскрипел сидением — это означало, что он небрежно развалился:

— Говорить буду я, а ты только улыбайся и делай вид, что всё понимаешь. Если правым глазом мигну, то подпишешь контракт, если левым — устроишь истерику. Смотри, не перепутай!

— Понял. Может, при входе песню спеть?

Партнер посмотрел на меня с сожалением:

— Не комплексуй. Практически, вопрос решен — твоя кандидатура фирму устраивает. Откровенно говоря, когда мы коснулись выбора напарника, на тебя указали раньше, чем я успел предложить. Даже удивительно, что они так хорошо информированы.

— В смысле?

— О наших с тобой достижениях. Разумеется, фирма располагала только сухими анкетными данными, но я добавил ряд ярких эпизодов из совместной научной деятельности…

— Представляю! — мне захотелось бежать. — Не иначе, как я трудился под твоим чутким руководством?

— Не понимаю, что тут обидного? Кто-то же должен быть главным! Короче, твой послужной список им известен, в том числе с моих слов. Их всё устраивает, хотя и с оговоркой…

Надо же — совсем как мою бывшую половину.

— С какой?

— Ну, они полностью доверяют моему выбору, потому что никого больше это не колышет. Возьму плохого напарника — мне же будет тяжелее. Взял бы жену, но негде!

Веник тоже всех устраивал с оговорками. И то не надолго.

Мы свернули, проскочили узкий дугообразный тоннель и вскоре припарковались напротив красивого трёхэтажного особняка с гипсовыми всадниками на циркульном фронтоне.

Никакой вывески над входом не было, но у резных дубовых дверей дежурил хмурый охранник в пятнистой униформе.

И откуда только берутся эти охранники? Вид у него был вовсе не грозный, а нелепый — как у пингвина в леопардовой шкуре. Тоже, наверное, замаскированный кандидат наук.

Липский молча кивнул ему и, с решительностью налогового инспектора, проследовал внутрь. А я просочился следом, испытывая маловразумительное желание извиниться и объяснить пингвину, что пришел по чистой случайности.

Миновав короткий коридор и ещё одну дверь, мы оказались в большом прямоугольном зале, разделенном на две половины черной пластиковой стойкой.

На противоположной стороне увлеченно болтали две высокомерные особы женского пола в индейской боевой раскраске, не удостоившие нас даже взглядом.

Почему-то я сразу решил, что они лесбиянки и, утратив естественный интерес, осмотрелся.

Безжизненный свет люминесцентных ламп резал глаза и проявлял погрешности декора, который, вместо подобающей солидности, придавал помещению вид вновь отремонтированного привокзального буфета. В лучших железнодорожных традициях пол здесь был покрыт уродливым рыжим ковролином, а стены убраны корзинками с искусственной зеленью и патологоанатомическими натюрмортами, изображавшими процесс гниения различной снеди.

Нет, неубедительно как-то проникал на родную землю иностранный капитал. По всему чувствуется, что с оговорками.

Липский, тем временем, деликатно кашлянул и постучал ключами по стойке, однако индейские жены не торопились заключать его в объятия.