Валерий Смирнов - Крошка Цахес Бабель

«На! Пососи!» — демонстрирует локоть катаевская Мотя. А что еще может показывать девочка, с учетом того, что в те годы крылатая фраза «Пососи и больше не проси» была достоянием исключительно одесского языка. «А цены подходящие сделать на привозе, так это с маком» — из той же оперы, ибо в виду имеется «дуля с маком», она же русскоязычная «фига» или «кукиш». Слово «дуля» некогда считалось нецензурным, ибо в русском языке оно означало то же самое, что поныне «антон» в языке одесском. Зато жители Ближних Мельниц и Пересыпи еще на моей памяти выдавали: «За червончик, та ще с гаком, ты получишь дулю с маком». Да и «привоз» — это не знаменитый одесский «Привоз», а любой рынок.

«Она с Маразлиевской перебралась на Ближние Мельницы» переводится на русский язык как «она скончалась». Но или мы не говорим аналогичным образом в наши дни: «Он переехал на Таирова» — он умер, а если «Он переехал на Слободку» — так сошел с ума. А легендарный по сию пору «Борис, председатель дохлых крыс» или угловая система одесских координат, а «специальные жестянки для собак, прикованные к деревьям»? Забота о бездомных собаках была одним из условий завещания богача Ралли. Катаев проводит нас по реальному Городу, растаявшему в дымке прошлого, поясняя даже причины ставшей притчей во языцех аполитичности одесситов: «Правила хорошего тона предписывали черноморским мальчикам относиться ко всему на свете как можно равнодушнее».

И у Катаева, как и у других родившихся в Городе писателей, есть то, что я бы назвал «одесской памятью». То есть употребление в текстах, иногда с расшифровкой, деталей жизни горожан. К примеру, Катаев в том же «парусе» пишет «мебель, называвшаяся здесь «обстановка». Или, говоря о грецком орехе, поясняет «у нас в городе его называли волошский орех». Какой писатель, кроме настоящего одессита, напишет и подобную фразу: «Тот Володька с Ришельевской, у которого монтекристо»? Или в Городе было не принято говорить типа «Вичик с Маразлиевской, у которого цветной телевизор»?

Слова истинно родного языка одесских писателей, автоматически вылетая из недр подсознания, ложились на страницы, как рукописей, так и книг. Никому из них и в голову не пришло, к примеру, заменить «скибку» на русскоязычную «дольку».

Уж как сражался за чистоту русского языка Корней Чуковский, а только стал писать об Одессе, тут же посыпались вместо «пиджаков» неведомые Бабелю «твинчики» с прочими «пуканцами».

Л. Славин в рассказе «Предвестие» пишет: «Трам-карета с оглушительным грохотом (за что ее называли трам-тарарам-карета) мчалась через весь город…». Как называли «трам-карету» за пределами Города, Славин не поясняет, а ведь на русский язык «трам-карета» переводится как «автобус». Эти строки были написаны через несколько десятков лет после того, как в Городе была создана «Генеральная компания трам-карет и омнибусов Одессы и России», которую держали папа с сыном по фамилии, чтоб я так жил, Петрилло.

«Это были очень вкусные штучки, вроде, я сказал бы, огурчиков из теста… Называлось это чибрики», — писал Ю. Олеша.

Переехав в Москву, бывший одесский мент и бандит А. Казачинский успел написать всего одну книгу. Его «Зеленый фургон» был дважды экранизирован. Пару примеров «одесской памяти»: «…жмыхами, или, как их называли в Одессе, макухой», «…назывались тогда в Одессе не трусиками, а штанчиками», «Из окон доносилась бойкая песенка, которую пела в те дни вся Одесса», «Деревянные сандалии, называвшиеся в Одессе стукалками…». В небольшой повести Козачинского запечатлена история с географией реальной Одессы, с ее «балагулами», «кукурузной армией» и прочими «дорожными». Одесские слова употребляются автором безо всяких пояснений: «полова» — дрянь, «летучка» — опергруппа. Что такое «малина» или «урканы» сегодня знают все, а значение слова «юшка» понимал даже самый известный в мире одесский писатель.

«Почему в Одессе было так много королей? В этом виноват местный воздух», «его сыновья катались в моторе», «он бы перевернулся в гробу три раза», «Пробочники — редкая и своеобразная профессия людей, неизвестная ни в быту, ни в литературе, но звучащая в Одессе, имеющая свои традиции…». «Мотя кричал им из своего чулана: — Что, каурые? Контора пишет?! Хватит! Завтра, может, все капут принимать будем!..Я с тебе клепки выпущу!».

Это всего лишь несколько цитат из современника Бабеля, тоже писателя. Но не одесского, как может показаться, а курского писателя Михаила Лоскутова, расстрелянного в конце тридцатых годов. Не без помощи Лоскутова я узнал, откуда пошло выражение «тупой, как пробка». И почему русскоязычные «откупорку» и «закупорку» именовали в Городе «пробочником» и «пробкой». Но было бы чумполом наивняка искать подобные откровения у чересчур нетипичного одессита, которого отчего-то ввели во главу представительства Города на всей планете.

Народный артист России Михаил Левитин признавался: «Я нетипичный одессит хотя бы потому, что у меня нет, почти нет одесской речи. Так не говорят одесситы, как я говорю. Это было с самого детства — в доме так говорили родители, не одесситы». После подобного откровения наивно задаваться вопросом: откуда могла взяться одесская речь у Бабеля, которого в десятилетнем возрасте привезли в Город?

ПОСТАВЬ МНЕ КИПЯТОК НА ГОЛОВУ

У меня было тяжелое детство, с пресловутыми деревянными игрушками. Я слышал одесский язык еще в материнской утробе, затем впитывал его с материнским молоком и рос внутри двух переплетенных лексических миров. Когда читал книгу Джанни Родари «Джельсомино в стране лжецов» никак не мог понять, что такое «ластик». Не удивительно, если даже в писчебумажках (магазин канцтоваров) пресловутый ластик продавался, согласно ценнику, исключительно как «резинка». Мне было лет десять, когда узнал, что «молдаван» — это не только юго-западный ветер. Слово «булочная» как синоним нашего «хлебного» я услышал в двенадцатилетнем возрасте. Уже, будучи совершеннолетним, выяснил: фонарь нашей парадной по-русски называется «стеклянным куполом», а загадочная «фланель» все равно, что «байка». Два года назад до меня дошло, что «ухогорлонос» именуется в русском языке «отоларингологом», а затем случайно узнал: слово «биомицин» россияне воспринимают не так, как одесситы. В нынешнем году опять-таки случайно расширив свой русскоязычный кругозор, выяснил, что «куриный бог» представляет из себя, пардон, являет собой камень, а наша «сарделька» переводится на русский язык как «хамса». Поэт Игорь Потоцкий был таки немножко прав, утверждая: «Одесский язык, как отрава, хоть с нею я с детства знаком. Минуй меня худшая слава — владенье иным языком».

Когда-то на вопрос: «Сколько людей проживает в Одессе?» следовал ответ: «Зимой — миллион, а летом — три». Вот эти два миллиона приезжих купальников слегка способствовали распространению за пределами Города кое-каких выражений одесского языка.