Валерий Смирнов - Крошка Цахес Бабель

В годы моего детства практически ни одного из одесситов не миновало наше доброе пожелание «Чтоб к тебе летом родственники приехали!». К нам приезжали не только родственники, но даже незнакомые приятели наших друзей со всего пространства необъятного Союза. Тогда были иные нравы, позволявшие не обращать внимания на малочисленные гостиницы, а с наступлением тепла все готовились исключительно к пионерскому лету. Сегодня вынужден пояснить: это, как в пионерском лагере — три смены гостей. «Пионера» и «пьионэра» не спутал бы ни один из одесситов. Летом коммуны старой Одессы превращались в самые настоящие клоповники, а потому многие ответственные квартиросъемщики были вынуждены ночевать во дворах на раскладушках.

Мне было лет шесть, когда в нашу коммуну к мадам Зименковой прибыло семейство ее сестры Полины Захаровны в качестве первооткрывателей очередного пионерского лета. На следующий день мы с Полиной Захаровной вдвоем остались на хозяйстве; она решила «ляпить вареники», а потому спросила меня, где лежат скалка и досточка. Я никак не мог понять, зачем ей понадобилась скалка, с которой удобно нырять в воду на Ланжероне. С досточкой проблем не возникло, потому что на двадцать с гаком жильцов нашего флигеля приходилась всего одна раковина. Хорошо еще, что Полина Захаровна решила делать вареники, а не готовить жидкое. Тогда ей точно бы потребовался супник, и мне совсем не было бы кисло в борщ сбегать на третий этаж соседнего флигеля за Рабиновичем. Рабинович жил и в нашем флигеле, да и в коммуне на втором этаже соседнего флигеля тоже имелся Рабинович, но только скрипача Рабиновича с третьего этажа его вторая половина регулярно именовала «старым супником» так тихо, что ее было слышно на другом конце квартала.

Рабинович был до таки многого способен, потому что мог запросто, как сбегать на рыбалку, так и пойти на рыбу. И сделать Полине Захаровне сильно приятно, угостив ее кнутом. Это же был такой скрипач; он мог не то, что сыграть даже в два смычка, но и спокойно пустить смычку прямо из окна… Тут я просто имею вам заметить: именно сегодня, выпускник филологического факультета, одесский журналист и мой кореш Александр Грабовский, который уверенно приближается к своему шестидесятилетию, узнал от меня, что тот самый «кнут» имеет свой синоним в русском языке — «мартовик».

Мне же так и не довелось услышать слово «скалка» вместо выполнявшей ее функции в Одессе «качалки», даже тогда, когда скумбрия эмигрировала от берегов Города, и вместо нее «качалкой» стали называть вырезку не из Продовольственной программы. То, что наша «раковина» по-русски — «унитаз», знаю давным-давно, а вот о существовании русскоязычной «кухонной раковины» в качестве синонима одесскоязычного «отлива» мне поведал продавец с Малины в самом конце прошлого века.

А вечером того дня, когда Полина Захаровна узнала, что между унитазным сидением и досточкой нет никакой разницы, соседи дружно вытаскивали всю обстановку из нашей комнаты на площадку, и потом затаскивали в комнату столы, которые вскоре стали ломиться под тяжестью национальных блюд одесской кухни. За этими столами продолжилось филологическое образование гостей из России, впервые попавших в Одессу. Так москвичи, в частности, узнали, что наш соус в казане — это их жаркое в кастрюле. Не сомневаюсь, что означает «кастрюля» в Одессе, Полине Захаровне объяснили втихаря от подрастающего поколения.

Недавно на Украине стали выпускать шоколад под названием «Тирамису». А в те годы «тирамисой» в Городе именовали один из фирменных одесских тортов, рецепт которого прибыл на нашу родину вместе с итальянцами. Как-то, хорошо поддав за столом на дворе, мужики нашего дома утверждали тихим шепотом, что тирамису поднимает не только настроение. Но и он не способен вылечить кастрюлю, хоть жри он кубометры тирамисы до полного капеца.

Полина Захаровна никак не могла привыкнуть, что в Одессе отключают воду по ночам, а нам слабо верилось, что в Москве можно принимать душ после десяти вечера. А уже через неделю московская гостья не удивлялась, что мадам Грунтвак орет через окно своему мужу: «Сеня, поставь мне кипяток на голову». Летом холодную воду отключали в квартирах не только ночью, но и днем, за горячую воду из крана фантазий не было, однако мадам Грунтвак даже не допускала мысли отработать вечерний спектакль с немытой головой.

Некогда известный всей Одессе мой сосед Додик Макаревский фуркнул в 1996 году в Германию, разменяв седьмой десяток лет. К хорошему привыкаешь быстро, рассказывал потом Додик, но к одному не могу привыкнуть. Додик смирился с тем, что на германскую пенсию можно не только прожить, но и регулярно совершать вояжи далеко за рубеж свежей родины. Но он не мог привыкнуть, что по ночам в крохотном Вюцбурге не отключают воду, аж нервничал по этому поводу. Он приехал на побывку в родную Одессу в 1999 году, открыл ночью кран и успокоился благодаря сладкому дыму отечества с его коммунальными достижениями. Ныне в наш двор, давно расселившийся из коммун по всему миру, вода подается круглосуточно

А когда Додику еще не шили трусы на заказ, центром вселенной нашего дома был дворовой кран. Здесь с утра до вечера стирали белье, купали детей, мыли кости врагов, чистили рыбу, обсуждали базарные цены и домашние дела. Одесский язык лился столь же легко, непринужденно и мощно, как вода из дворового крана; и мы, тогда еще крохотные пацаны и пацанки, впитывали его сильнее губки.

Пацаны не играли в футбол, а мотались. Мяч именовали исключительно пузырем. Ладью — турой. Старики гуляли в домино и шиши-беши. Мне взяли байковую рубашку тоже ничего. Игорь опять лежит, у него теперь бежит нос. И он совсем не хитрованничает! Мося — тяжелый человек, вдобавок перешел японские папирдосы марки «Цузие». Хороший парень — это не профессия. Кому он должен, он всем прощает. Муся с Пишоновской обратно ходит с животом. У Рабиновича ноют поцки. А чтоб ему уже гланды оборвали по самый корчик! Перестаньте так сказать, Рабинович и без них в глубокой жопе.

Шкет, сбегай за «Портретом участкового», если не будет, хапай «Портрет тещи» или «Директорские». Эта мадам Шурко с двадцать пятого такая мулатка, а сама со своим шнобелем в моем лифчике утонет. Она приделала ножки моей шкрябачке. Помяните моего слова: она еще и ваш примус помоет, как ту шкрябачку, с концами. Она у меня до конца жизни будет иметь беременную голову. Ее Сашку после восьмого класса примут в первый класс 75 школы без экзаменов. Оно хочет стать старпомом, оно таки им станет: старшим помощником младшего подметайлы. Я ей, на минуточку, сделаю такой гембель, что цурес проканает за счастье. Ей ходить с ровной спиной пердячая кишка не даст! Наела тетю Женю шириной в свою морду. Бог не фраер, он все видит.