Валерий Смирнов - Крошка Цахес Бабель

ВЫ МЕНЯ НА БЕНИ-МУНИС НЕ ВОЗЬМЕТЕ!

Недавно доктор наук Михаил Чабан опубликовал в газете «Русский экспресс» статью «Одесские перлы». В частности, он пишет: «Ты меня на бени — мунис не бери!». До сих пор сам точно не знаю, что значит это выражение, хотя догадываюсь. Это выражение применялось в Южной Пальмире в случае разоблачения происков или ложных аргументов собеседника… «Что ты понимаешь в колбасных обрезках?». Откуда возникло это выражение, история с географией умалчивает. Но я думаю, что из недр народа… «колбасные обрезки» — это сама жизнь, пахучая, живая и образная, народная одесская речь прямого действия».

Мой родной папа, сверстник Чабана, почти пятьдесят лет назад растолковал мне что означает крылатая фраза «Иди докажи, что ты не верблюд», но откуда взялось выражение за «колбасные обрезки» он тоже не знал. Как мне кажется, Михаил Чабан пишет «бени-мунис» оттого, что на его подсознание действует бессмертный образ Бени Крика с Молдаванки, хотя как допускаю мысль, что доктор наук знает о существовании его реального современника со Слободки Бене Буце, равно и как переводится на русский язык слово «буц».

Вообще-то «бенимунис» — многофункциональный фразеологизм. На русский язык при сильно большом желании его можно перевести даже как сакраментальное «Суду все ясно». Если бы это выражение хоть раз промелькнуло на страницах самого великого одесского писателя, Михаил Чабан по данному поводу делал бы себе в голове дырку куда меньшего диаметра. Но Бабель предпочитал, чтобы его герои вместо традиционно-одесского «обойдусь без бенимунис» говорили нечто вроде «поверю вам без честного слова».

Именно такую форму написания — бенимунес — этого одесского выражения, прозвучавшего в устах Бени в качестве «клянусь», применил Валентин Катаев в своих мемуарах, рассказывая о птицелове. Сам же птицелов-Багрицкий писал так: «И аз, бенамунес…». И при этом никто отчего-то не обрушивает свой праведный гнев на Катаева за то, что он пишет «бенимунес», а не «бенамунес». В 2003 году ушел из жизни последний из одесских могикан московского призыва двадцатых годов поэт, переводчик и прозаик С. Липкин. В своих мемуарах «Записки жильца», опубликованных через четверть века после их создания, он пишет: «голый бенемунес меня не устраивает». Примечательно, что в адрес Липкина метание критических стрел тоже не состоялось.

Так же, как и Липкин, через «е», употребляет выражение «бенимунес» одесский писатель Е. Ярошевский в своем произведении «Провинциальный роман-с». Как и «Записки жильца» Липкина, этот роман был опубликован через четверть века после его создания. Кроме «бенемунеса», Ярошевский применяет и иную форму написания — «бенымуныс», а Лена Каракина и расхваливающая Ярошевского пресса молчат сильнее пресловутой рыбы об лед. Зато в мой адрес мадам Каракин по аналогичному поводу подняла форменный геволт: ««нахес» у него «нахыс» (а про «тухес» я вообще молчу)». И уж совсем примечательно, что в своем романе, вышедшем в Одессе лишь в 21 веке, обильно расхваливаемый местечковой критикой Ярошевский запросто употребляет всякие-разные слова, за применение которых те же яйца, только в профиль делали сами себе беременную голову, а мне — вырванные годы из еле оставшихся дней в начале последнего десятилетия 20 века.

Ах, как было бы клево, когда бы оказалась правдой дурка, сочиненная страдающим раздвоением личности городским окологазетным дурачком Яни-Лоркиным, которому не однажды выписывали гонорары в виде викинштейнов и всякие пилюли. Бенимунес, если бы моя фамилия в натуре была той, что запалил этот прообраз героя моего давнего романа «Операция «Гиппократ» или, совсем не всуе скажем, Беренбойм или Штейман, то и отношение упомянутой критики было бы слегка нежнее, нежели к какому-то там Смирнову, именующего Всемирный клуб одесситов Синагогой. Зато, бенимуныс, когда некоторых хорошо известных в Синагоге пишущих деятелей принялся письменно оскорблять поселившийся в Одессе оборзевший жидоед, надлежащий отпор он получил вовсе не от членов Всемирного клуба одесситов и критиков местечкового пошиба. Я с тем жлобом не устроил разве что дуэль на обрезах только по техническим причинам. Это так, к слову «бени-мунис».

Во второй половине прошлого века жили себе в Одессе два красных кавалериста времен Великой Отечественной войны — Исаак Винницкий и Иосиф Фридман. Исаак был младшим братом легендарного по сию пору Мишки Япончика, а Фридман написал стихи за похороны последнего одесского биндюжника. «Вы не скоро годы нас прикончите, бенемунес, не возьмете нас, из породы Мишеньки Япончика, сбацаем «Семь-сорок» в трудный час». Вот эти солнечные пацаны, бенымунес, в отличие от местечковых литературоведов-самоучек и докторов филологических наук импортного производства, регулярно насыпающих все более и более восторженных славословий в адрес великого знатока Одессы и ценителя ее языка Исаака Бабеля, а также московских режиссеров, неоднократно экранизировавших его произведения за Беню, точно знали: настоящий биндюжник скорее выйдет на улицу без штанов, чем без красного кушака.

Или сладкоголосые кокотюхи понимают в колбасных обрезках хуже своего кумира по части одесского языка? Бенимуныс, я вас просто умоляю! Быть может, нищим на свадьбе Двойры не достался ямайский ром? «…и потому, насосавшись, как трефные свиньи, еврейские нищие оглушительно стали стучать костылями», — написал Исаак Бабель. Я не намекаю за писания талмудоида Капулкина по поводу выражения «трефные свиньи». А повторяю прямым текстом: если бы Бабель написал типа: «насосавшись, как кошерные свиньи», это бы было таки по-одесски. Однако сам Бабель посчитал бы такое выражение кощунственным, ибо еврейское начало Исаака Вавилонского не позволило подобно тоже не гой-еси Ильфу, подняться над ним и стать чистокровным одесситом. Или лицом одесской национальности. Поселившийся в Городе еврей Бобель жестко контролировал творчество русского писателя Бабеля, а в результате тот так и не сумел стать одесситом. Вот потому-то вы и не встретите в бабелевских текстах многих слов идишистского происхождения, которые, не задумываясь, употребляли его современники-одесситы любой графы, тоже умевшие водить пером по бумаге. Знающего толк «в колбасных обрезках» трудно взять на бени-мунис. Или, если вам угодно, на хап-геволт (за взять на понт и речи быть не может).

Лет тридцать с гаком назад мне доводилось встречаться с одним сильно старым делаваром. Его слова из плавной, насыщенной метафорами речи, во многом напоминающей мне сегодня подлинный стиль одесской литературной школы, оказались воистину пророческими. В частности, делавар сказал: «Ты, иди знай, станешь последний человек среди земли, кто имеет хавать откуда выскочили «колбасные обрезки». Когда я был шкет, а площадка туманчиков стоила трендель с кербол на сдачу, махер-ребе таки бывало мене гундели: «Ты понимаешь в нашем деле, как трефная свинья в кошерных колбасных обрезках».