Валерий Смирнов - Крошка Цахес Бабель

Это ведь не Петербург, не Петроград, не Ленинград, а Одессу именовали «фабрикой куплетистов». Это питерцы давным-давно переделали знаменитую песню, посвященную скрипачу и шниферу Г. Барскому с Преображенской улицы в «Родился на Форштадте Гоп со смыком». Это Аркадий Северный выскочил на орбиту популярности с одесскими песнями, в частности за какой-то «кабачок Плисецкого» (папа Майи Плисецкой?), находившийся на некоем одесском «прошпекте». Это ленинградец Александр Розенбаум взлетел на волне успеха своих под одесских песен. Это питерский бард Саня Черный (в честь одессита Саши Черного?) выпустил альбом с тем самым «как-то по прошпекту», а Валерий Власов выпустил свой альбом «Золото дворов шансона» с тем же одесским «прошпектом».

Это питерская бардеса Татьяна Кабанова поет не то что «На Молдаванке» и «Шарабан», но и «Перебиты-поломаны крылья» со словами «воровать я сама не умела, на Привозе учили воры». Это петербуржец Кирилл Ривель выпускает альбом с «дворовыми одесскими песнями» типа «Моя Одесса зажигает огоньки». С ума двинуться мозгами, если какой-то одессит напишет «Мой Петербург», даже если он давно и счастливо живет в этом прекрасном городе. «Я родился и умер в Одессе», — так пишут одесситы, живущие вдали от своей родины.

Мне не хватит никакой фантазии, чтобы представить себе одессита, не то, что исполняющего песни за Петроградский Ленинград, но и взявшего себе псевдоним типа Ваня Московский. Зато один москвич, имеющий такое же отношение к моему Городу, как и измышления месье Жиганца — до здравого смысла, выступает как бард Веня Одесский. А Вика Цыганова исполняет зарифмованный ее супругом, явно находившимся под воздействием Крошки Цахеса Бабеля, псевдо-одесский бред: «Сара кушает пельмени, ждет подарочек от Бени. «Здравствуй, Сара», — входит Беня Крик». Я уже молчу за то, что через тридцать лет после смерти того Бени пельмени все еще именовали на Молдаванке «тайгилахами».

Если вы полагаете, что Крошка Цахес Бабель оказал свое плодотворное влияние только на одного поэта-песенника-исполнителя, то глубоко ошибаетесь. Слушай, Ленинград, я тебе спою задушевную песню твою. Под названием «Беня Крик» авторства Михаила Сипера, похоронившего в Северной столице быть может тоже украденного одесситами у питерцев Беню: «Когда его убили в Петрограде, вся Молдаванка плакала навзрыд». Петлюра и Шафутинский на пару имели, как хотели, каждый своего собственного «Беню», начинающегося одними и теми же словами: «Я налетчик Беня-хулиган…». Высокие отношения, высокий штиль: быть просто налетчиком их совместному Бене за мало, он еще и хулиган. Но это же просто песня в сравнении с Беней от группы «Беломорканал»; если внимательно прислушиваться к словам их песни, можно загреметь в дурдом без очереди и предварительного диагноза. А питерский бард Кирилл Ривель выдал: «лабалась музыка и выстрелы гремели, и вся Одесса уважала слово Бени». У нас лабают не музыку, а жмуров или Мендельсона. За всю Одессу, уважающую слово Бени, промолчу.

И в то самое время, когда Фима Жиганец обвиняет одесситов в хищении «Алеши, ша» у петербуржцев, Санкт-Петербургский театр музыкальной комедии пребывает на гастролях со спектаклем «Мы из Одессы, здрасьте», где на всю катушку эксплуатирует наш колорит. Небось, спектакль «Мы из Петербурга, наше вам с кисточкой» такого ажиотажа в российской провинции не вызвал бы. А афиша какая у этого спектакля, ну просто на загляденье всеми шнифтами, в точности, как иллюстрация статьи Макарова в «Европе Центре», где он предупреждает: не лапайте одесские песни, это святое.

Прекрасно помню, как песню Е. Кричмара «Моя Одесса» активно приписывали М. Шуфутинскому, а «Прогулка по Одессе» была записана в творческий актив «Чижа и К(одлы?)», хотя создал ее одесский рокер И. Ганькевич. А уж как использовался песенный фольклор Одессы советскими композиторами, можно написать докторскую диссертацию. Словом, имидж Одессы и творческое наследие Города десятилетие за десятилетием массированно эксплуатируют и разворовывают люди, не имеющие к Городу никакого отношения, а ростовчанин Фима Жиганец, как положено в таких случаях, кричит: «Держи одесского вора!».

В одном таки случае Александр Сидоров снисходителен к одесситам: «Конечно, никто не будет оспаривать одесского происхождения истории про то: «Как-то по прошпекту, я с Манькою гулял… В кабачок Мещерского решили мы зайти». Подобную милость Фима проявляет только потому, что знает: за одесское происхождение этой песни написал в «Яме» Александр Куприн. А не написал бы Куприн, быть тому «прошпекту» тоже уворованному одесситами, если не у Северного с его «кабачком Плисецкого», то у уже упомянутых Сани Черного или Валерия Власова, тоже на всю катушку пользующихся нашими песнями. Я даже не допускаю мысли, что Александр Сидоров читал А. Грина, где процитирован первоначальный вариант того «прошпекта»: «Вот вхожу я в Дюковку, сяду я за стол». А прочел бы, то не понял бы многого, ибо не только Крошка Цахес Бабель, но и Александр Грин беспонтово использовал в своих произведениях одесский язык, совершенно не напрасно называя своих героев Дюк или Бенц. За Дюка речи нет, но одесское слово «бенц» точно соответствует имени персонажа: мало того, что нахал, так еще и скандалист.

На самом деле тот кабачок, он же пивная, чье название каждый на свой лад коверкают Северный с Жиганцом в пресловутом «прошпекте», носил имя Печесского. А вот отчего в этой песне слово «проспект» звучит как «прошпект» — за это даже Александр Сидоров не знает, равно и что такое Дюковка. Потому что уже многократно растиражированный типографским способом от Москвы до самых до окраин пресловутый «прошпект» — вовсе не самоварное «золото дворов русского шансона», а подлинное золото наших гаванных песен.

Всего один пример. Издательство «Эксмо» выпускает сборник «Блатная песня», чуть ли не половину которого составляют одесские песни, не имеющие даже косвенного отношения к уголовному миру. Знаменитое одесское кафе «Фанкони», один из символов Города, описано в художественной и мемуарной литературе, как ни одно из аналогичных заведений мира. Даже в советском кинофильме «Дело Румянцева», когда это кафе давным-давно не функционировало, москвич Шмыгло с ностальгией вспоминает: «Я сидел у Фанкони, за чашечкой кофе». Скажу больше, ресторан Фанкони упоминался даже на могильных плитах старой Одессы отнюдь не в рекламных целях:

«Здесь покоится диветка ресторана Аристида Фанкони Бася-Двойра Айзенберг, по прозвищу Виолина де Валет. Суровый нрав ее родителя вынудил пойти ее по непристойной дороге. В молодости она была прекрасна. Однако скончалась в забвении и нищете. Старые друзья, вкусившие ее добродетелей, с благодарностью воздвигли ей сей памятник».