Андрей Яхонтов - Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2

— Да это специально, — сказал Маркофьев. — Чтобы все видели, как бедняга неприспособлен к жизни, как тягостен ему официальный наряд.

— А часы? Платиновые? С инкрустацией? Они же стоят не меньше миллиона…

— А это опознавательный знак для мафии… Чтоб секли, что он свой и не принимали его слова об искоренении коррупции всерьез…

— Но если у него есть имиджмейкер, на кой хрен он пойдет к тебе в пресс-секретари!

— Дурак ты дурак! — сказал Маркофьев. — Есть отношения, которые с годами только крепнут… И усугубляются.

— Дружба? Любовь? — догадался я.

— Любовь, — сказал Маркофьев. — К деньгам.

Вечером Маркофьев вновь меня просвещал.

— Люди живут ИНЕРЦИОННО, — говорил он. — И во многом напоминают стаю попугаев. Уж если затвердят что-нибудь, то на всю жизнь. И так и будут повторять. Этот имярек — честный и порядочный… Хотя он только начинал как достойный человек, а потом скурвился и насовершал миллионы подлостей… Этот — талантливый… Хотя он давно ничего не может создать, пропил и разменял свой дар, гонит халтуру… Но туполобые обыватели будут продолжать твердить то, что запомнили… Раз и навсегда…

Он прибавлял:

— Люди всегда идут по пути наименьшего сопротивления. Чем объяснить успех и популярность эстрадных и кинозвезд, как не тем, что журналистам проще обсасывать уже известные фигуры, обращаться к тем, кто на виду и примелькался, кого все знают в лицо, — чем отыскивать и открывать новые величины! Хватают с поверхности, так поступают все в этой жизни… Так удобнее…

— На этом же принципе ИНЕРЦИОННОГО ДВИЖЕНИЯ основана РЕАЛЬНАЯ НЕПОДВИЖНОСТЬ происходящего, — говорил Маркофьев. — В круг известных и именитых прорваться очень тяжело. Но если уж прорвался… По инерции останешься в нем навсегда… Ты и сам видишь: на экране и газетных полосах — одни и те же лица, репортеры спрашивают обо всем на свете одних и тех же ничего ни в чем не смыслящих людей… О ядерной войне, госбюджете, родах под водой… И пустобрехи и незнайки — которые, однако, постоянно всюду присутствуют, представительствуют, надувают щеки — балаболят без умолку…

Он вздыхал:

— Люди вообще сплошь и рядом путают форму и содержание. К примеру, домогаются откровений у известных артистов… Но что эти чехлы и манекены могут исторгнуть? Они как раз являют собой классический образец формы. Их полые головы и тела наполняет содержанием (и то временным) тот, кто вложил в них текст. Шекспир, Мольер, Ибсен… Актеры озвучивают своими красивыми ртами чужие мысли, передают чужие чувства… Сами они ни бельмеса ни в чем не секут…

От этих умозаключений было рукой подать до следующего программного заявления:

— Для создания имиджа, для совершения первых шагов на политическом поприще, мне понадобятся эти красавчики и любимчики всей страны… Я, конечно, прорвусь в их круг… Я тоже стану популярным и известным. Только я, в отличие от них, не буду сыпать глупостями, а сделаюсь пророком и начну жечь сердца глаголом и истиной… Но пока я не выбился в первый ряд — мне нужна свита.

Это, на мой взгляд, трудновыполнимое пожелание и почти требование Маркофьев повторял не раз и не два… Меня грызли сомнения: почему знаменитые люди должны расступиться и пустить какого-то чужака в свой клан? Они вот уж не походили на альтруистов.

Сначала нам пришлось обратиться в рекламное агентство под названием "Свадебные генералы и генеральши". Обслуживало оно в основном мероприятия венчального характера. Маркофьева столь прямолинейное и лобовое толкование его деликатных намерений покоробило и оскорбило.

— Большинство людей, — не соглашаясь на компромисс, корил он тех, кто извратил его светлый замысел, — настолько мелки, невзрачны, убоги, что им перед смертью даже нечего вспомнить. В их бытии нет ничего яркого, интересного, лихого… Весь отпущенный им земной срок они проводят в обществе жалких посредственностей и ничтожеств. Даже на свадьбу — кто к ним придет? Для этого и существуют "свадебные генералы". Чье присутствие сообщает остальным гостям гордость, придает бессмысленному сообществу значимость, бросает на пустоцветов и пустозвонов отблеск чужой славы… Пустышкам это зачем-то нужно… Необходимо… Но я-то вот уж не жалок, а сам могу украсить любой коллектив. Нужны самородки мне под стать.

Перво-наперво мы удумали нанять в постоянные провожатые — сатирика. Который бы одним своим видом поднимал настроение избирателям. А заодно расцвечивал тексты маркофьевских выступлений искрометными шутками и рискованными репризами. Но как было подступиться к острословам и зубоскалам? Все они оказались неплохо обеспечены, жили в роскошных загородных виллах, ездили в иномарках, заламывали за свое участие в обычном концерте (не говорю уж о предвыборной агитации) бешенные гонорары.

— Неплохо быть сатириком, — вздыхал Маркофьев. — Видишь, как высоко ценится умение нелицеприятно критиковать, бичевать, обличать…

Кроме того, каждый из них имел покровителей в среде политиков и крупных чиновников. Перед своими хозяевами весельчаки выступали постоянно — на торжествах, в саунах, во время загородных тусовок. Забавляя и потешая благодетелей и их гостей, хохмачи обретали новых могучих защитников. С нами они даже разговаривать не хотели.

Контрольный вопрос. Почему люди любят юмористов?

Ответ. Потому что те шутят и веселят, а слушатели хотят вот именно забыться и развлекаться. Не о собственной же смерти им постоянно размышлять и не о похоронах же и возможном возмездии за совершенные преступления впитывать информацию на праздничных и непраздничных посиделках!

Помощь подоспела с неожиданной стороны. Я рассказал о возникших трудностях Веронике. Вскоре мне позвонил ее отец.

— У тебя проблемы? Кто из клоунов нужен?

Изумлению моему не было предела. Оказалось, яростные критики и обличители социальных язв и несовершенств — в большинстве своем сотрудничали не только с высокопоставленными бонзами, но и с компетентными органами, к которым в недалеком прошлом принадлежал мой будущий тесть.

По его команде на встречу с Маркофьевым явилась целая свора зубоскалов. Они ядовито щерились, шипели и огрызались друг на друга, беспрерывно шутили и прямо-таки рвались выступать на всех наших крупных и мелких мероприятиях.

Меня зрелище их внутрицехового общения ужаснуло. А Маркофьев, поежившись, выбрал из огромной когорты — одного. Чье лицо не сходило с телеэкрана и который особенно хлестко и нещадно язвил власть имущих. Союз с этим острословом и правдолюбцем сулил Маркофьеву несомненный избирательский успех. И открывал необозримые перспективы в сфере общественного признания. Постоянный шутейный эскорт и оговоренное (за специальную плату) публичное и подчеркнутое демонстрирование панибратства со столь популярной и знаменитой личностью, разумеется, стоили недешево.