Андрей Яхонтов - Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2

В полумраке плавал сигарный дым, играла тихая музыка. По стенам темнели подлинники Сезанна и Матисса. Парнишка помахал мне рукой из кресла, которое очертаниями напоминало виденное мною в Версальском дворце.

— Садись, располагайся, — сказал он. — Папашка предупреждал, что ты заглянешь. Какие проблемы? Чай, кофе, виски?

— Виски, — от растерянности выпалил я.

Попутное замечание. Насколько легче американцам и англичанам! Местоимение "ю" в их языке означает одновременно и "ты" и "вы". И не понять, какое обращение используешь. Вообще в самом по себе обращении на "ты" нет ничего предосудительного. Мы должны выступать против за простоту и против лишней церемонности и ханжества. Просто подобная форма этикета требует дополнения, произнесения фраз типа: "Помнишь, как мы вместе учились, выпивали, бардачили, воровали и т. д." — подберите по вкусу.

Вывод. НЕ ХАНЖИТЕ!

Он надавил на кнопку, вошла длинноногая секретарша и принесла на подносе стакан толстого хрусталя.

— Узнаю папашкиных друзей, — сказал Младшенький. — С утра виски… Коктейли… Ипподром…

— А вы работаете с восхода до заката? — стушевался я. — Наверно, я вас отвлекаю?

Он улыбнулся обезоруживающе. (Как знакома мне была эта улыбка!) И, смущаясь, признался:

— Я с утра предпочитаю шампанское. А уж потом — коктейли, скачки, девочки…

После первой порции виски Младшенький уговорил меня отведать пива "Молодеческое", бутылки которого стояли темно-зеленой пирамидой на забавной подставке в виде паровозика с прицепом. Паровозик, по команде с пульта (ее давал Младшенький), подъезжал по игрушечной железной дороге и сгружал столько стеклянных, наполненных пенной влагой кегель, сколько требовалось. Младшенький и сам отхлебнул из горлышка.

От смеси двух напитков у меня слегка закружилась голова. Но я достаточно связно изложил то, что велел передать Маркофьев, и вручил приготовленные заранее бумаги. Младшенький, не читая, пихнул их в нижний ящик стола и налил мне еще пива "Молодеческое" и виски в один стакан.

— Потом разберемся, — сказал он.

Чем опять напомнил мне друга.

Дальнейшее я восстанавливал (или оно само всплывало потом) фрагментами. Обаятельный, кучерявый, как купидон, скромно тупящий долу глазки Маркофьев-младший все повторял:

— Значит, будем работать вместе?

И предлагал:

— Вложи свои денежки в мой банк. А потом приведи еще несколько лохов и вернешь затраченное сторицей. Проценты буду отстегивать сумасшедшие…

— В том-то и дело, — отвечал я. — У нас сейчас нет средств.

— Не парь. А лучше заложи квартиру. Или найди лохов, которые сагитируют других лохов, — стоял на своем он. — Их, таких, которые ради призрачной прибыли готовы остаться без крыши над головой, — пруд-пруди… Пусть несут денежки. Мы потом сгорим. Обанкротимся. А вырученное поделим…

— Но ведь это махинирование, — возмущался я. — Я такое уже переживал. Все переживали. Это пирамида. Последние ничего не получат.

— Это честная игра. Последние действительно ничего не получат. Поэтому все должны стремиться стать первыми. Я затеваю, помимо всего прочего, гуманную акцию — заботы о людях, побуждаю их к тому, чтобы они спешили опередить других.

Он повел меня анфиладами комнат к волнистым водопадам мраморных лестниц, Я шел, будто по Италии, меж красок Караваджо и линий Боттичелли. Будто по Афинам, восходя, меж мраморных скульптур, к храму Посейдона.

Мы шагнули в зимний сад, где на пальмах сидели попугаи, а в озере плавал крокодил.

— Близость к природе восстанавливает силы и равновесие в душе, — заметил Младшенький, вновь протягивая мне стакан с пивом.

Посреди оазиса бил фонтан.

— Мы называем его Слезы Обманутых Вкладчиков, — сообщил он и застенчиво рассмеялся мелодичным, как колокольчик, смехом.

Развалясь в плетеном кресле, Младшенький подливал и подливал мне пива и раскладывал пасьянс других возможностей:

— Есть еще вариант. Находишь надежного человека, которому нужен кредит. Даем ему деньги. С условием отката. Он возвращает половину налом.

— Какой ему прок? — недоумевал я.

— Это не наши проблемы. Может, он вообще кредит не вернет.

— Разве такое возможно? Тогда зачем ему давать?

— Возможно все. Надо быть готовым ко всему. Такие сейчас люди пошли… Бесчестные. Могут не вернуть. Но мы-то свою половину уже получим… — подмигивал он.

Я собрался уходить, когда парнишка окутал меня так хорошо мне знакомым маркофьевским взглядом.

— Кстати, — сказал он. — У тебя есть наличность? В смысле карманные? — И пояснил, видимо, ясно сознавая, что беседует с существом, находящимся на самой низшей ступени развития, не способным уразуметь элементарных вещей. — Хотя бы мелочишка?

Я порылся в карманах и выгреб все, что у меня было. Он переложил мои скромные денежные ресурсы в свои одежные емкости. И заметил:

— Часы у тебя неплохие. Дай поносить. На пару деньков.

— Они дороги мне как память, — промямлил я.

— Да верну я твои ходики, — заверил меня Маркофьев-младший. — Мы ведь пойдем теперь по жизни вместе. Единым целым. Одним консорциумом. Свиным клином и рылом, рассекая ряды неприятеля… А не дашь часы — не пожертвую ничего на ваши свинофермы…

Я расстегнул ремешок и отдал часы, подаренные мне Вероникой в день начала нашей совместной жизни.

— Как наметится новое дело — я тебя сразу разыщу. Жди, — сказал Младшенький.

И ушел, не оглянувшись.

— Что? Отдал ему деньги? И часы? — хохотал Маркофьев. — Ну, ты и выступаешь. Жизнь тебя ничему не научила.

— Он же твой сын… Неужели он способен подвести старинного отцовского приятеля? — кричал я. — Это же против всяких правил!

— Вот именно, он мой сын, — подхватывал Маркофьев. — И ничто маркофьевское ему не чуждо. А правил вообще никаких не существует! Будто тебе надо объяснять! Да, видимо, с часами придется распрощаться…

ОБМАНУТЬ МОЖЕТ КТО УГОДНО — ХОТЬ СЫН, ХОТЬ ДОЧЬ, ХОТЬ СЫН ДРУГА ИЛИ ДОЧЬ ВАШЕЙ ЖЕНЫ ОТ ПЕРВОГО БРАКА. ХОТЬ ВАШ СОБСТВЕННЫЙ РЕБЕНОК ИЛИ ВАШИ СОБСТВЕННЫЕ РОДИТЕЛИ. ГАРАНТИЙ ОТ ОБМАНА — НИКАКИХ.

— Ты нос-то не вешай, — посочувствовал мне в конце разговора Маркофьев. — Я тебя не брошу, что бы ни случилось… Раз уж ты такой обалдуй. Иди к моему Средненькому.

— Кому? — не понял я.

— Средненькому… У Младшенького ты был… Средненький работает на телевидении. Проблем перед телевизионщиками сейчас невпроворот. Да ты и сам видишь… Смотреть тягомотину по всем каналам просто невыносимо… Надо их выручать… Записывай номер его пейджера и мобильника…

Но сперва я попал к жене Младшенького — "очкастой хвощине", как называл ее Маркофьев. Эта худющая щепка в облегающем розовом платье с глубоким вырезом (в котором не наблюдалось, увы, даже ложбинки меж грудей) руководила молодежным театром и приняла меня в комнате отдыха за сценой, сплошь загруженной ящиками пива "Молодеческое". Потягивая его через соломинку из высокого стакана, экзальтированная в прошлом продавщица галантерейной секции (Маркофьев снабдил меня ее биографическими данными) с места в карьер взялась меня просвещать: