Андрей Яхонтов - Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2

С австралийского континента мы возвращались лайнером авиакомпании "Бритиш Эйрвейз" (Блэр презентовал нам дисконтные карты на все рейсы этой крупнейшей корпорации — национальной гордости англичан). В салоне первого класса нашим соседом оказался российский космонавт. С ним и его супругой мы крепко выпивали. А потом наш знаменитый соотечественник решительно поднялся, одернул китель и направился в кабину пилотов. Буквально через пять минут самолет бросило в затяжное пике. Потом его закрутило в штопор. Пассажиров швыряло из стороны в сторону. Никто не мог понять, что происходит. Многие потянулись за гигиеническими пакетами.

— Да это мой порулить решил. Он как махнет сверх меры — его тянет за штурвал. Ну а летчики отказать коллеге не могут, — объяснила супруга знаменитости.

Еще полчала мы находились между жизнью и смертью. А потом космонавт вернулся в свое кресло и вырубился. Самолет лег на прежний курс.

— А ведь он рисковал не только собой и своей супругой, — говорил Маркофьев, когда мы счастливо приземлились. — Он рисковал жизнью сотен пассажиров. И это — офицер. Герой. Пример для подражания. Может ли он быть или хотя бы считаться знаменем, маяком, кумиром? Увы, нет. А ведь я в детстве мечтал стать космонавтом?

Контрольные вопросы. В каком мире мы живем? Заботливом? Разумном? Системном? Или в том, где правят безалаберность, безответственность, идиотизм? (О том, кому можно доверять в этом мире — читайте ниже.)

Ах, как мне нравится, когда начинают сбрасывать снег с крыш, разбивать сосульки, при этом лихо снося раструбы и колена водосточных труб, которые летят вниз — как отслужившие свое ступени ракет… Сколько в этом русского! Размашистого! Удалого!

Если вы питаете иллюзию, что вам на голову не упадет самолет (или ракета, или сосулька), потому что есть ведомство, призванное следить за исправностью самолета (или ракет) и сбрасыванию снега с крыш — оставьте эти иллюзии. НИКТО НИ О ЧЕМ НЕ ЗАБОТИТСЯ! Если вы сами не подумаете о своей жизни, за вас это не сделает никто!

Лидеры среднеазиатских республик поддержали его все, как один.

Маркофьев же, придя на рынок в Бухаре, спрашивал у торговцев:

— Груши хорошие, околоченные?

Те дружно отвечали:

— Хорошие, сладкие груши!

А в Китае Маркофьев совершил заплыв по реке Янцзы, чем сразу перетянул руководство народно-демократической державы на свою сторону.

Сперва в поднебесной его встретили прохладно, зная о симпатии к нему американского президента. Но Маркофьев сумел растопить сердца последователей Мао, заявив, что он еще и — верный последователь и ученик великого кормчего.

Затем судьба забросила нас в Тайланд. Мы, можно сказать, случайно сели в самолет, следовавший в Бангкок, хотя собирались в Сеул. А затем подвернулись два билета с пятидесятипроцентной скидкой в Патайю, и Маркофьев решил пару недель провести возле океана… Ух, как мы жили! Если портилась погода на одном континете, перелетали на другой, где светило солнце.

Именно в Тайланде, то ли в массажном кабинете, то ли просто на улице, он познакомился с девушкой, которая надолго лишила его сна и покоя. Йока-Она, так ее звали, поразила моего друга тем, что, когда в баре у него кончились деньги, она заплатила за его выпивку, а потом привезла не державшегося на ногах поклонника и покорителя дамских сердец на такси в отель.

Такой щедростью он был сражен наповал.

А как она была хороша! Черные волосы ниспадали на открытый лоб, смуглое личико всегда было освещено милой гримаской улыбки, ровные зубы сияли жемчужной белизной… Маркофьев и Йока-Она сидели друг против друга за столиком в ресторане и обнимались, и я мог, мог понять, что эта стройная, большеглазая, юная девушка находит в моем оплывшем, как свечной воск, друге! Не так важно было, что там он ей плел, покрывая поцелуями ее и свои руки, важно было, что красотка в него по-настоящему втюрилась. Втюрилось, это мгновенно делалось ясно и бросалось в глаза — Йока-Она так и льнула, искала губами губы Маркофьева. Он млел — усталый, довольный, смущенно-польщенный…

Я думал: знает ли она хоть что-нибудь о его прошлом? И настоящем? Но разве ей не надо было знать! ЛЮБОВЬ ПИТАЕТСЯ ВОТ УЖ НЕ ПОЗНАНИЕМ! И ни прошлое, ни постороннее не имело отношения к данному мигу!

Кроме того, я помнил (моя беда была, что я все помнил): каждый считает себя умнейшим. И живет, следуя восточной поговорке: В МИРЕ ДВЕ ГОЛОВЫ, ОДНА У МЕНЯ, ДРУГАЯ ПОДЕЛЕНА МЕЖДУ ВСЕМИ ОСТАЛЬНЫМИ ЛЮДЬМИ.

Что я мог сказать ей о будущем ее чувства? (А так хотелось ее предостеречь!) Маркофьеву же всегда плевать было на мои предостережения. (А ведь нас ждало продолжение турне. Но он уже объявил, что в Марокко, "в республику Большая Морока", как он выразился, мы не полетим. Хотя нас там ждали.)

Надо было мне это им говорить? Или следовало просто безотчетно за них двоих порадоваться? Порадоваться за Маркофьева, что ему повезло и он, наконец, встретил ту, которую искал? Испытать гордость и отчасти грусть за Йоку-Ону — потому что Маркофьев, я знал, уже не найдет сил пронести ее на руках по жизни. А ведь именно этого она заслуживала. Я же ведал: он хочет, чтобы на руках носили его… Но какое все это имело значение, если они обрели любовь?

Маркофьев решил взять Йока-Ону в Европу.

Путь наш лежал в Берлин.

Возле рейхстага переселенцы из России торговали фронтовыми наградами и боевой амуницией времен второй мировой войны. Маркофьев, поддразнивая нищих соотечественников кричал:

А потом очень серьезно спросил, не найдет ли здесь сбыта бронетехника — танки и катюши. Но за столь крупногабаритный товар ему предложили слишком скудные комиссионные…

— Каждый зарабатывает как может, — задумчиво повторял Маркофьев, когда мы шли по Александр-плац на прием к Шредеру.

Тот не отважился признать права Маркофьева на Корсику, но конфедециально обещал, что, в случае если другие лидеры восьмерки выскажутся определенно "за", он к ним примкнет.

Зато бывший канцлер Колль принял нас с распростертыми объятьями… Обнял Маркофьева и расцеловал, а Йоке-Оне презентовал гипсовый герб города Бонна.

— Я на предыдущие выборы отстегнул ему три миллиона зеленых, а он проиграл, — открыл мне секрет такой сердечности Маркофьев. — Шредер, которому я дал всего два, не может мне этого простить. Кстати, запиши пять лимонов в убытки…

— Но ведь это было давно, — сказал я.