Владимир Каминер - Russendisko. Рассказы

Однажды мой отец помогал дяде Андрею чинить «Волгу». За это сосед преподнес ему початую бутылку Curasao Blue. Голубая жидкость очень сильно повлияла тогда на отцовское мировоззрение. Не то чтобы он ее выпил. Бутылка стояла у нас на книжной полке, и в отблесках ее голубого сияния отец все меньше и меньше верил политическому обозревателю, который вел «Международную панораму».

Политолог тоже менялся. Он стал как-то задумчив, с трудом подбирал слова, а в 1986-м, при Горбачеве, окончательно исчез с экрана. Навеки затерялся в какой-нибудь стране контрастов. А потом рухнул железный занавес. Все переменилось, «Голубое Куросао» стало серым, и мир предстал перед нами таким, какой он есть…

Перевод Н. Клименюка

Новые идеи и мудрость предков у нас в России на вес золота. В том смысле, что они очень ценятся и в качестве национального достояния передаются из поколения в поколение.

Идея моего переселения родилась у моего отца. На дворе стоял 1990 год. Время Горбачева заканчивалось, хотя сам Горбачев об этом и не подозревал. В отличие от моего отца. В один прекрасный солнечный день, попивая пивко, отец изрек: «У нас в стране снова свобода, мы ее встречаем песнями и плясками. И особенно часто пьем за нее. Только свобода у нас ненадолго. В России свобода надолго не бывает. Не упусти свой шанс, сынок. Нечего |ут рассиживаться да пиво распивать. Валить надо. Поторапливайся, а то свобода кончится, а ты останешься тут и будешь вопить: остановись, мгновенье, ты прекрасно».

Мы с моим другом Мишей поехали в Берлин. Мишина подружка улетела в Роттердам, его брат — в Майями, а Горбачев — в Сан-Франциско. В Америке его все знали. А нам больше подошел Берлин. Визы тогда не требовалось, билет на поезд стоил 96 рублей. Чтобы купить билет, я продал плейер с кассетами Скримин Джей Хокинса. А Миша продал свои пластинки.

Багажа у меня было немного: синий костюм, блок сигарет и несколько армейских фотографий. На оставшиеся деньги я накупил сувениров — матрешку с бледным лицом, которая лежала в гробу — мне показалось, что это очень смешно, — и бутылку водки «Привет».

С Мишей мы встретились на вокзале. Он тоже был практически без багажа. В те времена челноков еще было совсем мало, и половина поезда состояла из таких же, как мы, романтиков и искателей приключений. Два дня пролетели незаметно. Водку «Привет» мы выпили, матрешка исчезла при самых таинственных обстоятельствах. Когда мы наконец прибыли на вокзал Лихтенберг, нам потребовалось несколько часов, чтобы сориентироваться. Я был в похмелье, мой синий костюм — в складках и пятнах. Кожаная жилетка, которую Миша выиграл в карты у одного поляка, тоже требовала чистки. Наш план был прост — познакомиться с людьми, завязать контакты и найти жилье. Первые берлинцы, с кем мы познакомились, были цыгане и вьетнамцы. Мы немедленно подружились.

Вьетнамцы пригласили Мишу в свое общежитие в Марцане. Там, в джунглях блочных новостроек, они вырастили его как Тарзана. Первые слова, которые он там выучил, были по-вьетнамски. Теперь Миша учится в университете Гумбольдтов, изучает «мультимедиа». Когда я называю его Тарзаном, он очень обижается.

Я же поехал тогда с цыганами. Они жили в Бисдорфе в бывшей казарме гэдээровской армии, преобразованной в общежитие Красного креста. При входе я сдал свой паспорт, а взамен получил кровать и еду, завернутую в фольгу с надписью «Приятного аппетита!»

Жизнь за колючей проволокой казармы цыганам очень нравилась. После обеда они направлялись по своим делам в город. Вечером они возвращались с полным мешком мелочи, а иногда — со старым автомобилем. Деньги они никогда не пересчитывали, а сразу отдавали хозяину бисдорфской пивной, за это им позволялось пить всю ночь до утра. А утром самые стойкие залезали в старый автомобиль и со всего маху врезались на нем в дерево посреди большого казарменного двора. Это был апогей их ночных удовольствий. Через две недели жизнь у цыган мне наскучила. Меня потянуло к мещанскому быту, и я переехал в Пренцлауер Берг. Там, на Люхенер штрассе, я нашел пустующую крошечную квартирку без туалета и поселился в ней. Потом я женился и снял большую квартиру на Шенхаузер Аллее, моя жена родила двоих детей, а я освоил приличную профессию и стал писателем.

Перевод Н. Клименюка

Всю жизнь я мечтал о собственной квартире. И мечта моя осуществилась — после упразднения ГДР. В 1990 году мы с моим другом Мишей сбежали в Германию. Там нас признали еврейским национальным меньшинством, угнетаемым в Советском Союзе, и поместили в общежитие для иностранцев, огромный дом в восточно-берлинском спальном районе Марцан. В общежитии к тому времени уже проживали вьетнамцы, африканцы и русские евреи. Мы с Мишей, да еще наш мурманский приятель Андрей, выбили себе однокомнатную квартиру на первом этаже.

Жизнь в общежитии била ключом. Вьетнамцы обсуждали по-вьетнамски планы на будущее, про контрабанду сигарет они тогда еще ничего не знали. Африканцы весь день готовили кус-кус, а вечерами распевали русские народные песни. Языком они владели прекрасно — многие учились в Москве. Русские евреи сделали важное открытие — пиво по 4,99 марки за упаковку из шести банок, а еще продавали друг другу автомобили и готовились к долгой марцанской зиме. Многие стучали начальству на соседей: дескать, никакие они не евреи, потому что едят свинину и по субботам бегают трусцой по микрорайону. А настоящий еврей, как известно, такого в жизни делать не станет. Таким образом они пытались избавиться от соседей и улучшить свои жилищные условия в бывших служебных квартирах гэдээровской госбезопасности Штази. Жизнь в общежитии протекала в условиях жесточайшей войны за жизненное пространство. Особенно туго приходилось тем, кто прибыл последними: их селили по четыре семьи в одну квартиру.

Нам троим жизнь в общежитии нравилась не особо, и мы озаботились поисками альтернативного жилья. В те времена знающие люди искали квартиру в Пренцлауер Берге. В этом районе волшебство объединения еще не успело рассеяться. Местные жители толпами сваливали на Запад, их квартиры пустовали. В том смысле, что люди из них уехали, а обстановка осталась. Встречная волна с Запада принесла в Пренцлауер Берг панков, иностранцев, приверженцев Церкви Божьей Матери, просто странных субъектов и разного рода артистическую публику. Они занимали квартиры, выбрасывали в помойку оставленные там игрушечные железные дороги, срывали обои и ломали стены. ЖЭКи и домоуправления беспомощно разводили руками — ситуация вышла из-под контроля. Мы втроем бродили от дома к дому и заглядывали в окна. Вскоре Андрей стал счастливым обладателем двухкомнатной квартиры на Штаргардер штрассе, с туалетом и душевой кабинкой. Миша нашел пустую квартиру на Грайфенхагенер штрассе. Правда, туалета и душа в ней не было, зато имелась стереосистема RTF с огромными колонками, а это значительно больше соответствовало его потребностям. Я поселился на Люхенер штрассе. Герр Паласт, чье имя все еще значилось на табличке, очень торопился. Он оставил почти все — чистое постельное белье, уличный термометр, маленький холодильник, а на кухонном столе даже лежал тюбик с зубной пастой. Пользуясь случаем, хочу выразить герру Паласту свою благодарность. Особенно хочу поблагодарить его за самодельный бойлер, настоящее чудо техники.