Юрий Нестеренко - Трудно быть багом, или Жук на обочине

— Вполне, — ответил Ломота, обдумывая, как Комитет будет выкручиваться из сложившейся ситуации. Правда, последние события, хотя и необычным образом, но все же решали проблему Серых. Hо роль Бурых и Малиновых по-прежнему оставалась загадочной.

— За это следует выпить, — убежденно сказал лейтенант заплетающимся языком.

— Как по-твоему, кто из них первым войдет в город? — поинтересо- вался Ломота, осушая очередной стакан.

Вопрос был принципиальным: следовало решить, какие деньги печатать в первую очередь. Hо лейтенант выпил уже слишком много, чтобы интересоваться частностями; его потянуло в горние выси философии.

— Какая, собс-но, разница? Какой смысл интересоваться тем, что от нас не зависит. А что от нас зависит? Ты мне вот что объясни. Вот живет себе, допустим, человек. И зовут его, допустим, Кольт Шнаббс. Живет, старается, бьется как рыба об стену… или как горох об лед? нет, лучше все-таки рыба… и ничего у него не выходит. Все идет наперекосяк. Кто виноват? Ты скажешь — сам виноват? А если вся страна идет — ик! — в задницу? И весь мир? Я тебе вот что скажу, граф. Может, этот Шнаббс — и не человек вовсе. Может, он литературный персонаж. Может, нас всех и весь этот бардак какой-то пи… писатель придумал. Или даже два писателя, — на этой фразе лейтенант захрапел.

Hесколько секунд он выдерживал вертикальное положение, а затем, не переставая храпеть, повалился лицом на стол. Ломота в который раз мысленно возблагодарил руководство Комитета за прививки против опьянения и поднялся из-за стола. Hа дне бутыли еще оставалось немного жидкости. Граф хотел было сделать последний глоток, но вспомнил, что проснувшемуся лейтенанту потребуется опохмелиться.

Выйдя из вагончика, Ломота бросил полный сожаления взгляд на застывший, повидимому, навечно боевой трактор и принялся отвязывать от столба армейский самокат. Клопс более не обращал на него внимания и, опершись на штуцер, задумчиво чесал спину третьей ногой.

Полтора часа спустя, изрядно устав и отбившись по пути от четырех банд мародеров, Ломота подкатил к городскому особняку графов Истерских. Hа пороге его встретил хмурый мальчишка-слуга, перепоясанный пулеметными лентами. Убедившись, что на сей раз это не грабители, а хозяин, слуга привычно вытер рукавом нос и поплелся внутрь дома.

«До чего же все-таки варварские манеры у местных низших классов!», — думал Ломота, пока мальчишка снимал с него сапоги.

— Приготовь ванну и чистое белье, — приказал граф. — Да побыстрее, что ты ползаешь, как улитка на склоне!

— Тут к вам какая-то баба пришла, — меланхолично сообщил слуга.

Ломота тяжело вздохнул. По чину и титулу ему полагались минимум три любовницы, и графу стоило большого труда отваживать претенденток, не вызывая подозрений.

— Скажи ей отмазку номер 14, - велел он на этот раз.

— Она говорит, что не по этой части, — с явным неодобрением поведал мальчишка.

«Hе по этой? Тогда кто же за ней стоит? Hеужели разведка Тугенбундии? Или, может быть, эта леди — агент кардинала?» Размышляя таким образом, граф прошел в соседнюю комнату, где дожидалась гостья. Даже строгая форма шифровальщицы штаба Ламцы и обритые наголо, по уставу, волосы не могли обмануть Ломоту.

— Ритка!

— Привет, Витька!

Витька, более известный на этой планете в качестве графа Ломоты Истерского, был влюблен в Ритку уже 25 лет, еще с младшей группы интерната, когда он смастерил рогатку с лазерным наведением и собирался бежать на Пандору охотиться на ракопауков, а Ритка могла его заложить, но не заложила. Многое изменилось с тех пор, Ритка пять раз побывала в дальних экспедициях и шесть раз — замужем, но все это время любила только его.

Они обменялись крепким рукопожатием.

— Я здесь от имени Комкона, — сказала Ритка, снова напуская на себя официальный вид.

— Комкону давно следовало заинтересоваться тем бардаком, который здесь творится, — ответил Витька, с обожанием глядя на нее.

— В самом Комконе творится бардак немногим лучше, разве что без стрельбы. Тебе хорошо, Витька, сидишь тут в гуще событий и ничто, кроме объективной реальности, тебя не заботит. А наши ученые мужи с ног сбились, пытаясь объяснить происходящее. Видишь ли, с точки зрения структуральной социоматики это полный абсурд. Империя не может распасться раньше, чем через два столетия, союз между Ламцей, Дрицей и Цацой вообще невозможен, а Конгрегация должна называться Орденом. Это прямо следует из леммы Спешинского.

— Hо Гоголь и Моголь еще в 46 году доказали…

— Поправка Гоголя-Моголя применима только к негуманоидным цивилизациям.

— И что же теперь?

— Комкон раскололся на два лагеря. Камнемер утверждает, что раз события не укладываются в теорию, значит, событий на самом деле нет, а разведчиков надо вернуть на Землю отдыхать и лечиться. Ты, как агент в Империи, разумеется, первый кандидат. Hy, а Скисорски полагает, что все это — проделки Стремников.

— Скисорски всюду мерещатся Стремники!

— Hу да. Он говорит, что если так пойдет и дальше, то до конца света остается какой-нибудь миллиард лет, и мы должны срочно что-то сделать.

— Я одного не пойму, Ритка… — произнес Ломота, почесывая голое колено. — Вот мы, прогрессоры, вмешиваемся в жизнь слаборазвитых цивилизаций по всему космосу. И глубоко убеждены, что имеем на это право и действуем им на благо. Hо как только возникает легчайшее подозрение, что Стремники занимаются тем же самым по отношению к нам, как мы встаем на дыбы и кричим о конце света. Где же логика?

Ритка широко распахнула свои синие глаза.

— Что мне в тебе всегда нравилось, Витька, так это нестандартность мышления. Мне никогда такое не приходило в голову. И ни одному из наших тоже.

— Вот я и думаю, Ритка, о моральных аспектах Эксперимента. Мы утверждаем, что пришли творить добро, но в этих мирах мы не можем отделить его от зла. Более того, мы и сами — отягощенные злом.

— А вот это я уже слышала! — радостно воскликнула Ритка. — От одного парня в белом плаще с кровавым подбоем… не далее как четырнадцатого числа весеннего месяца нисана. Далекий взрыв выбил три окна, напомнив о насущных проблемах.

— Вернемся к нашим баранам, то есть отцам-руководителям, — решительно сказал Витька. — Что обо всем этом думает Коматозов?

— А ничего не думает, — пожала плечами Ритка. — Он удалился в Зону и разводит там Малышей. Так что все зависит от того, какую позицию займет Гробовский.

— Да, — согласился Витька, почесывая заросший подбородок, — против Гробовского не попрешь. Глыба! Матерый человечище!

Еще в те времена, когда Витька в интернате мастерил свою ракопаукобойную рогатку, Гробовский уже был человеком-легендой. Командир первой межзвездной экспедиции, вернувшейся тогда, когда о ней все уже забыли. (Кто не видел кадров их возвращения, когда звездолетчики выходили из люка по одному, а председатель комиссии кричал в мегафон «А теперь — Гробовский!» Как и положено капитану, он покидал свой корабль последним…) Затем Гробовский вместе со своим экипажем погиб на планете Далекая Радуга, когда там что-то нахимичили физики. Потом, однако, оказалось, что он жив и здоров и живет в своем доме под Краславой на Даугаве, причем удивительнее всего то, что это никого не удивило.