Пол Винсент - Я и мои гормоны

Эстрогена была серьезна:

– Ты хочешь сказать, что мы забиваем подруг и что они нас побаиваются?

– Ну, я не столь прямолинеен… – начал оправдываться Феромон.

– Мы подавляем их! Это так!!!

– И они действительно нас боятся, – радостно добавила Прогестерона.

– А как вы организуете все процессы? Как контролируете тело Эвелин?

– Я думаю, ты имеешь в виду…

– …Ежемесячные смены настроения…

– …Отеки…

– …Головные боли…

– …Болезненность груди…

– …Деньки, когда она помногу орет на Билла… (Прогестерона просто обожала эти моменты.)

– Что? – не поверил своим ушам Феромон. – Все это заранее спланировано?

– Естественно! На все отведен свой день…

– …Или дни.

– Каждый месяц.

Феромон был впечатлен:

– А как вы узнаёте, какой сегодня день? И какой месяц? Вы, наверное, много времени тратите на подсчеты?

– Не смеши!

– Неужели ты не знаешь?

– Ну, так как вы это все делаете? – искренне недоумевал Феромон.

– Мы смотрим на луну, – объяснила Эстрогена.

– Вы разыгрываете меня!

– Как можно шутить такими вещами! – обиделась Прогестерона. – Ты думаешь, что это простое совпадение, что месячные зависят от фаз луны?

– Нет, но я…

– Когда на небе молодой месяц, мы наливаем ее отеками…

– Когда половинка луны – она много писает, хи-хи-хи.

– Когда на небе вместо луны остается только узкий серп, мы пронзаем ее тело болью, снова и снова: скручиваем, разрываем, мучаем!

– Потрясающе! – от всей души восхитился Феромон.

– А иногда ее рвет.

– Конечно, луны частенько не видно, поэтому мы с полным правом можем мучить ее по собственному усмотрению.

– Но только, когда мы чувствуем, что нам это понравится, – особо отметила Прогестерона.

Феромону снова показалось, что его разыгрывают. Ему вовсе не хотелось пересказывать все это парням, только ради того, чтобы быть осмеянным. Он спросил:

– Короче говоря, вы действительно делаете все это, глядя на луну?

– Ну, разумеется. Или ты думаешь, что у нас тут висит календарь? Какая глупость!

– Глупость, – отозвалась Прогестерона, – хи-хи-хи.

– М-ммммм, ну и дела, – промычал все еще сомневающийся Феромон.

– А что у вас? – спросила Эстрогена. – Как вы организуете жизнь Билла?

– Никак.

– Как это никак?

– У нас нет никакой системы. Вы знаете, всякое случается, а мы просто реагируем – скандалим или паникуем по обстоятельствам.

Женщины пришли в смятение:

– Так нельзя обращаться с телом.

– Нельзя!

– Теперь и я начинаю это понимать, – признался Феромон.

– Наверное, поэтому мужчины так мало живут.

– Вы так думаете?

– Никакой системы!

– А как вы узнаёте, когда он должен почувствовать усталость?

– Или нежность?

– Или когда его грудь должно ломить?

– У Билла нет грудей, – заметил Феромон.

– Есть!

– А как вы догадываетесь, когда у него должна заболеть голова?

– Никак. Это зависит от нашего настроения. – Феромон почувствовал себя униженным.

– И вы еще утверждаете, что это мы глупые, потому что смотрим на луну!

Внезапно подруги потеряли терпение:

– Так, ты пришел поговорить про секс, – по-деловому сказал Эстрогена.

– Ага.

– Скорее всего, тебе следует пообщаться на эту тему с Феромоной.

Феромон был ошеломлен:

– Разве она существует?

– Конечно.

– Но почему мы никогда с ней не виделись?

– Потому что тело выпускает Феромону только тогда, когда нам кто-то нравится. – Гормонши выдержали паузу, чтобы до Феромона дошел смысл сказанного.

– А-а, – только и нашелся, что сказать он.

– Ваш Билл уродив, как свинья, – объяснила Эстрогена.

– И он кошмарный любовник! – добавила Прогестерона.

– Что ж, – сказал Феромон с вызовом, после некоторой заминки. – Тогда нам незачем говорить с Феромоной.

– Нет… Подожди!

Гормоны собрались вокруг Феромона, чтобы услышать новости.

– Ты спросил у них? – первым поинтересовался Гистамин.

– Конечно, хотя мне показалось, что они не очень были расположены к беседе. Сначала они ловко уходили от ответов, и я даже подумал, что это недобрый знак. Кстати, а вы знали, что они решают, как поступить с Эвелин, по луне?

– Ничего подобного, – возразил Гистамин со всем неуважением, на какое был только способен.

– Говорят вам, – продолжал Феромон чуть громче, опасаясь показаться неуверенным, – они весь месячный цикл проверяют по фазам луны.

– Что еще за месячный цикл?

– Заткнись, Тестостерон.

– А что происходит, когда на небе тучи? – задал справедливый вопрос Адреналин.

– Тогда происходит сбой цикла, ведь они не видят луны, понимаешь?

– А-а, – удивился Адреналин.

– Когда Эстрогена и Прогестерона рассказывали мне о месячных, мне показалось, что в их голосе слышалась ностальгия. Я думаю, что этот ребенок будет единственным.

– Хорошо, хорошо, но как у него с сексом? – снова спросил Гистамин.

– Эх, – ответил Феромон, – я так и не добился от них однозначного ответа. Не знаю, что и сказать вам.

– Но все-таки?

– Определенно, он увлекает.

– Увлекает – это хорошо, – обрадовался Адреналин.

– И потом они сказали, что он результативный.

Гормоны не знали, как это понимать. Первым положительную версию решился высказать Серотонин:

– Это хорошо. Неужели есть хоть одна область человеческой деятельности, где результативность была бы нежелательной?

– Секс, – ответил Гистамин.

– Если не считать этого, – сказал Тестостерон, – я уверен, что Серотонин прав.

– Ладно, – продолжал Феромон, – если перейти к вопросам стиля и техническим деталям, то, судя по всему, во время акта Билл пускает слишком много слюней и шепелявит.

– Что? Ей не нравится, как он пускает слюни?

– Нет, и, кроме того, он стонет.

– Стоны – это хорошо. Определенно хорошо, – сказал Адреналин. – Так он выражает свои эмоции! Или это еще одна причина, почему он ей не нравится?

– Что еще скажешь.

– Скорее всего, посвистывание ей также не по душе. В особенности когда оно ритмичное.

– Но Эвелин нравится заниматься сексом, – сказал Серотонин, – почти так же, как вышивать или смотреть телевизор.

– Она веселится…

– Строит рожицы.

Но гормоны были подавлены.

– В любом случае, – продолжал Феромон, – они признают, что Билл всегда прилагает столько усилий, что было бы нечестно не проявить к нему хотя бы немного внимания. И он всегда делает все очень быстро, не причиняя ей особенных неудобств.

– Что ж, – вновь влез Серотонин, – по крайней мере, хотя бы мать любит его.

– В действительности… – начал было Гистамин.

– Что? – спросил Серотонин.

– Да так, ничего.

После этого совершенно неожиданно Гистамин закричал. Адреналин, которому показалось, что даже он не может так громко вопить, разрывайся между искренним восхищением и опасением за то, что у него, по-видимому, также есть повод паниковать. Гормоны терпеливо ждали, пока у Гистамина закончится запас воздуха.