Джон ван де Рюит - Малёк. Безумие продолжается

Плохо то, что Русалка снова упомянула слово на «д». Даже хуже, она считает, будто болтать со мной — все равно что с подружками. По ее словам, это означает, что у нас «особое понимание».

Кажется, теперь даже Русалка думает, что я голубой!

Среда, 21 августа

Попусту потратил полдня, выискивая в секции физиологии нашей библиотеки книжку по анатомии человека в зелено-белой полосатой обложке. Гоблин сказал, что на странице 124 там есть фотография брюнетки с буферами, которым он бы дал 9 из 10. Поскольку буфера Русалки он оценил во столько же (а я их никогда не видел), мне хотелось узнать, с чем придется иметь дело в не столь далеком будущем (я на­деюсь). Кроме того, я нарочно пытаюсь вести себя более мужественно.

Обыскав всю секцию биологии, наконец нашел бело-зеленую книгу между энциклопедией кожных заболеваний и фолиантом о почечной недостаточности. Страница 124 была вырвана.

Потом я нашел книгу под названием «Чума». Мне было страшно ее открывать, я все-таки открыл. На первой стра­нице была ужасная фотография: огромная куча трупов, за­вернутых в белые простыни. Надпись под фотографией гласила: «ПОДСЧЕТ ЖЕРТВ - ТАНЗАНИЯ, 85 ГОД».

Вдруг за спиной раздался громкий возглас:

— Мильтон, мой поэт!

Библиотекарша миссис Холл бросила на Папашу уни­чтожающий взгляд, который он проигнорировал. Вглядев­шись в книжные корешки за моей спиной, Папаша нахму­рился поверх очков в роговой оправе и воскликнул:

— Биология, Мильтон? Совсем, что ль, умом повредился? Со стойки библиотекаря раздалось громкое «ш-ш-ш», и

миссис Холл покачала головой, неодобрительно взглянув в нашу сторону. Я сказал Папаше, что читаю про чуму. Тот в ужасе отпрянул и возопил:

— Надеюсь, ты триппер не подцепил? (Не знаю, что та­кое триппер, но звучит еще хуже чумы.)

Затем я в свою очередь спросил Папашу, что он делает в секции биологии.

— О, да как обычно, Мильтон, — ответил он. — Страни­ца 124 в бело-зеленой книге.

Я сообщил, что страницу вырвали. Папаша выпалил: «Черт!» — и ударил тростью об пол. Тут миссис Холл потеря­ла терпение и заорала на Папашу, мол, тот подает ученикам дурной пример. Папаша тоже заорал на нее и сказал, что в ее библиотеке царит хаос и вся секция биологии перевернута вверх дном. Постучав меня по ноге тростью, он прошептал:

— Видишь, какая кокетка? — Затем выпрямился и доба­вил: — Обед в понедельник, Мильтон. Ты, я и ЭЭК. — С этими словами он вышел из библиотеки, с треском за­хлопнув за собой дверь.

Сказал Гоблину, что даже Папаша знал про страницу 124 в бело-зеленой книге, а значит, книга была популярной, еще когда он учился в школе! Гоблин был весьма взволнован этим открытием и заявил, что это подтверждает его теорию «хорошие буфера — вечная ценность».

Пятница, 23 августа

После обеда у моей кровати нарисовался Чэррил и сказал, что мне следует немедленно явиться в койку Джулиана. (Я так понял, имеется в виду его спальня.) Я постучал в дверь, и мне долго никто не отвечал, а потом Джулиан крикнул:

— Войдите! — Увидев меня, он схватился за грудь и ах­нул: — О, слава богу, это ты! Я уж думал, Андерсон.

Джулиан задернул шторы и вдруг накинулся на меня, словно я сделал что-то не так.

—Малёк, ты очень меня расстраиваешь, очень. — Я не знал, что он имеет в виду, поэтому провернул обычный фо­кус: покачал головой и печально уставился в окно. К сожа­лению, шторы были задернуты, поэтому, должно быть, моя реакция выглядела по-дурацки. Но Джулиан этого как буд­то не заметил и продолжал свою тираду: — Каждое воскре­сенье я наблюдаю за тобой в церкви. Ты такой одинокий и всеми отвергнутый, что у меня просто сердце разрывает­ся! — Я кивнул и изобразил одинокое и отвергнутое лицо. Джулиан обнял меня за плечи и сказал: — Бедный, бедный мальчик.

—Так вот, — продолжил он не своим голосом. — В по­следние дни моего пребывания певчим я решил пожаловать тебе королевскую милость. Отныне ты назначаешься тено­ром и снова приглашен в хор. — Такого я совсем не ожидал и в результате не знал, как реагировать. — Но, — Джулиан поднял палец, — есть одно условие, всего одно. Ни при ка­ких обстоятельствах тебе не разрешается петь!

Я заметил, что это безумие, но Джулиан ничего не желал слышать. Мол, через год, когда моим тенором можно будет шоколад топить, я еще поблагодарю его на коленях. Потом он расквасился и стал твердить, как ему будет не хватать хора и школы. Я не мог отказаться от его предложения, поэтому сказал «спасибо» и ушел.

Ни за что не вернусь в хор, пока не перестану вопить, как тукан, и срываться на хрип.

Воскресенье, 25 августа

Сказал Джулиану, что сегодня не могу петь в хоре, потому что не знаю новые псалмы. А поскольку я не знаю слов, то не смогу в нужные моменты открывать рот. Затем пообе­щал взять домой сборник старинных и современных псал­мов и выучить их за долгие выходные. Джулиан проглотил наживку, не подозревая, что хитрый Малёк Мильтон его одурачил.

Рэмбо, Жиртрест и Бешеный Пес всю неделю провели в Бешеном Доме. Они даже не спали в общежитии! Когда в свободные часы мы присоединились к ним, они были уже пьяны и привязались к дереву веревками, чтобы не упасть. Рэмбо сказал, что с субботнего утра они прикончили бутыл­ку бренди и бутылку водки и выкурили две пачки сигарет на троих. Он щедро подкупил одного из садовников, чтобы тот сбегал за бухлом и сигаретами на железнодорожную стан­цию. К счастью, сигарет осталось мало, поэтому курить ме­ня никто не заставлял. С потолка Бешеного Дома свисали два больших черных крыла. Оказалось, Бешеный Пес под­стрелил с катапульты ворону. Жиртресту крылья не понра­вились: он сказал, что они принесут Бешеному Дому несча­стье. Бешеный Пес ответил, что не верит в приметы: мол, дома у него целый ящик этих крыльев, а ничего плохого до сих пор не случилось.

Понедельник, 26 августа

ОБЕД С ПАПАШЕЙ И ЭЭК

Я понятия не имел, кто такой ЭЭК, поэтому шел по Тра­фальгару к дому Папаши на традиционный понедельнич­ный обед с некоторой опаской. Своего учителя английского я обнаружил крепко спящим в кресле-качалке с огромной кучей книг на кофейном столике. Я громко кашлянул. Па­паша даже не пошевелился. Я не знал, что делать: то ли рас­трясти его, то ли позвать «сэр». Что бы я ни сделал, он на­верняка бы перепугался. Поэтому я решил выйти через кух­ню, зайти в дверь черного хода и попробовать заново. Выждав несколько секунд, я громко постучал.

— Мильтон, мой поэт! — немедленно откликнулся Папа­ша и добавил: — Не робей, мой друг, входи! — Войдя через кухню во второй раз, я прошагал в гостиную. Папаша стоял рядом с кучей книг с таким видом, будто не спал вовсе. По­стучав по куче дужками очков, он сказал: — Мильтон, зна­комься: ЭЭК.