Владислав Егоров - Путь к вершине

§ 5. Авторами мемуаров могут быть как военные, так и штатские. Однако в воспоминаниях военачальника обязательно должен быть эпизод, показывающий принципиальность мемуариста, его смелость говорить правду в глаза даже старшему по чину. Образец:

«Я встал по стойке «смирно» и твердо отчеканил: «Я не согласен с Вами, товарищ генералиссимус (маршал, генерал армии, генерал-полковник, генерал-лейтенант, генерал-майор, полковник, подполковник, майор, капитан, старший лейтенант, лейтенант, младший лейтенант, старшина, старший сержант, сержант, младший сержант, ефрейтор)!»

§ 5а. Прекрасно дополнит такой эпизод сообщение о высокой оценке вышестоящим начальством личных качеств мемуариста. Образец:

«Молодец, что имеешь собственную голову на плечах!» — пряча улыбку в усы, сказал ефрейтор (младший сержант, сержант… и т. д., вплоть до генералиссимуса).

§ 6. В воспоминаниях штатских лиц подобного рода сцены совсем необязательны. Зато их очень украсят эпизоды с участием близких и дальних родственников мемуариста. Разве не тронет сердце читателя такая сцена? «Когда я играла Офелию в спектакле по трагедии В. Шекспира «Гамлет», я иногда брала с собой в театр трехлетнюю внучку Иришку и мне было до слез приятно слышать, как малышка в директорской ложе с детской непосредственностью хлопает в ладошки и кричит: «Блаво, бабуля!»

§ 7. Независимо от того, военнообязанный он или нет, мемуаристу просто необходимо вспомнить свое детство, ведь именно тогда был заложен фундамент его личности. Делается это примерно так. «В семь лет (иногда в восемь) я пошел в школу. В первом классе мы читали «Букварь» и проходили сложение и вычитание. Во втором классе мы читали «Родную речь» и проходили умножение и деление. В третьем классе мы снова читали «Родную речь» (но уже для третьего класса) и учили наизусть стихотворение «Однажды в студеную зимнюю пору». Столько лет прошло, а я и сейчас отчетливо помню его. (Тут совсем нелишне будет привести этот отрывок из «Крестьянских детей» Николая Алексеевича Некрасова…) В шестом классе мы проходили поэму Михаила Юрьевича Лермонтова «Мцыри». Я и по сей день знаю ее назубок. (Если разрешит редактор, то и эту поэму великого поэта можно процитировать полностью.)

§ 8. Следует избегать детального описания внешности людей, о которых ты рассказываешь в своих мемуарах. Так, упоминание о том, что у Н. маленькие поросячьи глазки, может быть неправильно истолковано им самим или его родственниками, хотя глаза у него именно такие. Во всей художественной литературе не найдется положительного героя с бородавкой на носу, между тем как в жизни бородавки на носу носят вполне достойные люди, в частности автор лично знавал одного доктора наук с таким украшением на физиономии.

§ 9. Поэтому для характеристики положительного героя достаточно одного эпитета «умный». «Сергей Петрович посмотрел на меня умными глазами и ничего не сказал. Его умные уши, как мне показалось, шевелились устало и задумчиво».

§ 10. Для героя отрицательного нет ничего лучше эпитета «глупый», но вряд ли он вам пригодится, так как знакомство с личностями в историческом аспекте малосимпатичными у мемуаристов считается дурным тоном.

§ 11. Если в мемуар проникнет особа женского пола, что не делает чести пишущему, то ее следует охарактеризовать эпитетами неопределенно-восхищенными: «У нее были загадочные глаза, божественные зубы и волосы какого-то неземного оттенка».

§ 12. Теперь о мемуарах собственных. Мой сосед по лестничной площадке спросил с ехидством, зачем я назвал их научно-фантастическими. Отвечу честно (а это качество, как уже указывалось выше, присуще мемуаристам): чтобы быть оригинальным. Были бы просто «мемуары» — кто бы их взял в руки? Потому как — кто такой Иван Петрович Неустроев? Никому эта фамилия ничего не говорит. Был, правда, один Неустроев — директор Дома одного из творческих Союзов, тот действительно много интересного повидал на кухне мастеров искусств, но звали моего однофамильца и вовсе Григорием Захаровичем, да и фамилия у него, кажется, была другая, к тому же доставшаяся ему от второго брака. Так вот, чтобы заманить читателя, и пришлось назвать мемуары научно-фантастическими, каковыми они и являются на самом деле. Записки мои, в чем удостоверились читатели, более чем научны, что же касается фантастики, то и ее при желании обнаружить можно.

§ 13. Почему «Былое», а не «Былое и думы»? — с тем же ехидством спросил меня тот же сосед. Каюсь, действительно хотел позаимствовать у Александра Ивановича Герцена заглавие целиком (было же несколько «Кавказских пленников»!), но, перечитав написанное, обнаружил, что дум набралось всего четыре штуки, а если по строгому счету, то и того — одна.

§ 14. Несколько слов о художественном качестве собственных мемуаров. Предвижу упреки: сюжета нет, главного героя совсем мало, зато масса случайных типов заполонила все повествование, причем никакой исторической ценности они из себя не представляют, а только мешают организовать как следует кульминацию. Словом, может, и были у автора благие намерения, а получился винегрет. Что на это ответить? Чувствую сам, что переложил луку и постного масла, да и огурцы не тех кондиций и нарезаны крупновато, но что поделаешь, если ничего другого не было под рукой. Понимаю, что винегрет вышел из моды, что сейчас читателя принято потчевать салатом с крабами, где лука — ни-ни, а огурчики только нежинские, и сдобрено кушанье редакторским майонезом, который всем ингредиентам придает один общий тонкий вкус, только где достать этих самых крабов?!

§ 15. Если уж быть до конца откровенным, есть у меня одна баночка, но я ее берегу к Новому году.

И. Неустроев

Москва, январь — февраль. 1977

Несколько лет назад я приступил к исполнению на общественных началах обязанностей собственного корреспондента одной столичной газеты в районном центре Обрадовске. Довольно скоро, к немалому своему изумлению, я обнаружил, что оный город есть не что иное как литературный мираж. Несмотря на это обстоятельство, репортажи, передаваемые мною отсюда, время от времени стали появляться на страницах газеты. Более регулярной их публикации мешали случавшиеся помехи на линии связи, из-за чего многие мои сообщения поступали в редакцию позже, чем информация об аналогичных событиях из реально существующих мест. Тем не менее когда на днях я сложил опубликованные в 1982–1987 гг. обрадовские корреспонденции в стопочку то оказалось, что, собранные вместе, они составляют целую повесть о знаменательных буднях славного райцентра. Считаю своим долгом предложить ее вниманию благосклонного читателя.