Владислав Егоров - Путь к вершине

— Вот наш Капитоныч и выразился по-простецки, что никакого смы-се-ла, — француженка протянула это слово, чтобы Евгений Иванович понял, что именно так произнес его трудовик, — понимаете, никакого смысела жизни в том, чем мы сейчас занимаемся, он не усматривает.

Тут француженка поперхнулась смешком, поймав обращенный на нее гневный взгляд Моны Лизы, и глубокомысленно уставилась на висевший над сценой актового зала лозунг, сформулированный самой Моной Лизой еще года четыре назад и тогда же перенесенный на кумач любимцем всех учителей отличником Федей Ивкиным, сейчас он, кажется, в МГУ на юридическом: «Все решения — в жизнь!»…

Кстати, проходило собрание в актовом, а не в учительской, хотя была она достаточно просторной, и раньше такого рода мероприятия всегда там проводились по причине весьма прозаической. Вот уже второй год пошел, как образовалась на потолке учительской трещина, и время от времени низвергались с ее краев куски штукатурки, правда, небольшие и не представлявшие, как растолковал представитель ремстройтреста, непосредственной угрозы для педагогических жизней.

— Просто вы в этом уголочке не скапливайтесь, — посоветовал он. — А ремонт… Что ж, ремонт капитальный, безусловно, делать надо. Только в этой пятилетке ваш объект вряд ли освоим. Ну, в лучшем случае, может, удастся включить вас в титул на завершающий год…

А потом они обсуждали «злободневные вопросы экономии топливно-энергетических ресурсов». Обсуждали «горячо и заинтересованно», как определила, подводя итоги собрания, Мона Лиза.

Первой в прениях выступила географичка — существо безответное, не смеющее отказаться от общественного поручения. Но, обремененная тремя малолетними детьми и больной матерью, она никак не успевала за динамичным, взбалмошным временем, и потому Моне Лизе пришлось написать ей тезисы речи, которые Ольга Афанасьевна добросовестно зачитала тихим испуганным голосом, сбившись лишь дважды из-за того, что историчка абсолютно одинаково писала согласные т и ш. Второй выступавшей была пионервожатая Даша, несмотря на молодость, с ходу схватывающая, что именно требуется говорить в данный исторический момент.

После этого единогласно «подвели черту», тут же послышались традиционные вздохи облегчения, но, увы, оказались они преждевременными. Мона Лиза, проигнорировав робкие протесты, вытребовала у собрания заключительное слово и доставила себе удовольствие добрых полчаса распинаться о том, какой действительно жизненно важный смысл заключается в обсуждаемом документе. Во-первых, он исходит из решений компетентных органов — тут она закатила глаза на лозунг, висевший над головой. Во-вторых, во всем мире разразился энергетический кризис, и мы не можем стоять в стороне. В-третьих, хотя у школы и нет своего автотранспорта, но личные и служебные автомашины есть у родителей многих учеников, и если последние проникнутся пониманием необходимости экономить бензин, то они смогут тогда оказывать положительное влияние в этом вопросе на своих отцов. Ну и, в-четвертых, новый документ дает еще одну прекрасную возможность на совершенно конкретном материале воспитывать у учащихся чувство хозяина, которого, как ни печально, лишены многие взрослые.

Тут Мона Лиза надолго задержала свой взгляд, сопроводив его фирменной улыбкой, на преподавателе труда, так что тот в конце концов не выдержал и снова стал оправдываться. Ничего, мол, он такого-этакого в уме не держал, когда про мутотень выразился, это у него просто вроде присловья, и не только ежели глупость какую говорят, но и мудреные вещи тоже, а так он, безусловно, с понятием, что бензин сберегать надо, он все же продукт народного труда, и в этом плане, кто ж будет спорить, имеет очень даже серьезный смысел жизни.

— Ну вот и отлично, — смягчилась Мона Лиза, убедившись, что недотепа трудовик поставлен на место. Более того, после некоторого раздумья она решила быть уж совсем великодушной и сказала Даше, постоянному секретарю всех педсоветов и собраний, чтобы та и невразумительное мычание Василия Капитоновича тоже занесла в протокол как выступление в прениях, конечно же очистив его от вульгарных слов, а бестолковое ни к селу ни к городу упоминание о смысле жизни отредактировала как понимание и одобрение важности всенародной борьбы за экономию.

Евгений Иванович, пока сидел на собрании, не раз весело смеялся про себя, слушая косноязычные объяснения нового их коллеги, который попал в педагогический коллектив случайно и вряд ли удержится здесь долго, и гневные эскапады Моны Лизы, чей пафос был смешон, если принять во внимание личность оппонента и очевидную пустяковость его реплики. Но когда шел домой по длинной скучной улице, сплошь застроенной стандартными пятиэтажками, которые в не столь уж давние времена призваны были символизировать ростки будущей светлой жизни, веселость пропала сама собой, и потихоньку накатила беспричинная грусть, без каких бы то ни было мыслей. Голова будто наполнилась вязким тестом — такое, чуть гуще, чем надо бы, всякий раз получается у жены, когда та затевает испечь оладьи, — и из этого вязкого теста, заполнившего череп, не удавалось выкарабкаться ни одной даже самой маленькой никчемной мыслишке, и только вздувались пузыриками два несуразных слова «смысел жизни» и тут же лопались с тихим пыхтеньем. «Смысел жизни… пых. Смысел жизни… пых». И еще, и еще, и еще.

Дома уже и переоделся, и ужинать уселся, и вермишели уж полтарелки съел — а все в голове ворочалось «смысел жизни, смысел жизни… пых, пых», и неудержимо завыть хотелось. И как знать, еще чуть-чуть и завыл бы в полный голос, но тут жена вернула к жизни:

— Жень, оглох, что ли? Завтра, говорю, картошку завезут в овощной, смотри не проспи к открытию!

Так уж получилось, что памятник Николаю Ивановичу Елагину, бывшему председателю колхоза, потом председателю сельсовета и последний год, когда уже на пенсию вышел, опять же председателю товарищеского суда, ставил не кто иной, как Федор Ноготков, с которым покойник не то чтоб дружбы не водил, а, можно сказать, вел принципиальную борьбу с того самого дня, как появился Федор в Макарьине. Первая конфронтация (так характеризовал впоследствии этот эпизод Николай Иванович) как раз и произошла меж ними во время митинга по случаю прибытия новоселов, коим предстояло основать здесь зерносовхоз «Первомайский».

На том уже по прошествии стольких лет смело можно сказать историческом мероприятии Николай Иванович впервые выступал в качестве представителя Советской власти. То, что его не назначили директором нового совхоза, а выдвинули в сельсовет, он принял без обиды, еще раз доказав свою высокую сознательность. Понимал Николай Иванович, что с неполным начальным, какое имел, можно еще было командовать тремя десятками баб, в большинстве своем безответными вдовами; дюжиной пацанов четырнадцати — шестнадцати лет, успевших родиться перед самой войной и являвших некоторое время основную рабочую силу; покалеченными фронтовиками, насчитывалось их семеро; да столетним дедом Сашко, который отличался редким послушанием, хотя и попал в эти края за буянство, учиненное им, правда, еще лет за сорок до революции. Но вот когда хлынула на целину городская грамотная молодежь, направлять ее комсомольский энтузиазм в правильное русло должны кадры, подкованные и агрономически, и экономически, и политически.