Александр Покровский - «...Расстрелять»

— Ну, тогда пришлите нам письменное подтверждение, что вы его наградили, а мы у него потом возьмём интервью, — не унимались норвежцы.

Дело принимало международный оборот. Пришлось оставить его в рядах: влепили ему выговор и тут же наградили каким-то орденом.

Норвежцы не успокоились до тех пор, пока и из своего правительства не выколотили для него ещё и норвежский орден.

Отдыхая после этого в Хосте и принимая первую в своей жизни сероводородную ванну, Платонов вдруг с удивлением приятно обнаружил, что его здоровьем интересуются: подошёл мужик в халате, пощупал пульс и спросил о самочувствии.

После ухода медперсонала Платонов встал, выбрался из ванны, надел на себя белый халат, висевший тут же на гвоздике, и в таком виде (халат до пола) с серьёзной рожей обошёл все кабины и у всех женщин проверил пульс и спросил о самочувствии. Тётки были удивлены и растроганы такой частой посещаемостью медперсонала.

Жена командующего очнулась первой: где-то она уже видела этого гномика; а когда они встретились в столовой, то Платонова уже ничто не могло спасти от увольнения в запас.

Жена от Серёги Кремова ушла тогда, когда обнаружила в нём склонность с алкоголизму.

С этой минуты он напивался после службы каждый день. А чтоб на службу не опаздывать, он приходил в состоянии «насосавшись» в тот дом, где жил командир его боевой части Толик Толстых, поднимался на третий этаж и ложился перед дверью своего командира на половичок. Прямо в шинели, застегнутой на все пуговицы, и в шапке, натянутой на уши.

Каждое утро командир боевой части капитан второго ранга незабвенный Толик Толстых выходил из дверей и спотыкался о своего подчиненного: тот принципиально спал на пороге, лежа на спине строго горизонтально.

Толик спотыкался, обнаруживал Серёгу и разражался речью следующего содержания:

— Ах ты кукла бесхозная, муфлон драный, титька кислая, гниль подкильная! Ах ты!…

Потом Толик Толстых очень долго желал Серёге, чтоб его схватило, скрутило и чтоб так трахнуло, так трахнуло обо что-нибудь краеугольное, чтоб он, Толик, сразу же отмучился. Заканчивал он всегда так:

— Ну ничего, ничего! Я тебе сейчас клизму сделаю. Профилактическую. Ведро глицерина с патефонными иголками. Ты у меня послужишь… Отечеству!…

Потом он всегда поднимал Серёгу, взваливал его на плечо и тащил на лодку.

Так что за десять лет их совместного проживания Серёга так ни разу на службу и не опоздал.

Чем занимается помощник оперативного бригады ОВРа Кронштадского водного района, если он уже два года как лейтенант, в меру нагл и зовут его Шура Бурденко? Конечно же, он занимается службой.

У Шуры рожа нахальная и любую фразу он начинает так: «Вот когда мы управляли тральщиком…»; а если требуется на ком-нибудь окончательно поставить точку, то следует: «Ну-ка, перестрой-ка мне строй уступа вправо в строй обратного клина». По телефону он представляется: «Оперативный!». А где при этом сам оперативный? При Шуре, который, стоя помощником, по молодости не спит вообще, оперативному дежурному делать нечего. Он либо смотрит телевизор, либо «харю давит», либо жрёт, либо гадит с упоением.

Всем в этом мире правит помощник. Всё на нём. Тайн в службе для Шуры не существует. Семёна романтики в душе его уже взошли чирьяками, а зад с определённых пор стремительно обрастает ракушками.

Звонок. Звонит оперативный базы. Шура берёт трубку и представляется:

— Оперативный!

— Так! Какой у вас дежурный тральщик?

— МТ-785.

— А поменьше есть?

— Есть, рейдовый, «Корунд».

— Значит так, со стенда кабельного размагничивания буй сорвало, отнесло его к Кроншлоту и бьёт о стенку. Разбудил полгорода. Пошлите туда это корыто, пусть его назад отволокут.

— Тык, товарищ капитан второго ранга, двадцать два часа уже, они там пьяные наверняка, может, утром?

— Что?! С кем я разговариваю? Что такое?! Кто пьяный? Вы пьяный?

— Никак нет!

— Тогда в чём дело?! Вы получили приказание? Что за идиотизм?

— Есть!

— Что «есть»?!

— Есть, послать корыто оттащить буй.

— И доложите потом.

— Есть.

— И приведите себя в порядок!

— Есть.

— Всё.

— Есть.

Коз-зёл! Шура устало поправил очки и аккуратно опустил на место трубку. Наберут на флот козлов трахомных! Этот оперативный — связист, а связисты — они вообще святые. «Они приказа-али», а ты бегай, как меченый зайчик. Невтерпеж им, видите ли! Шура взялся за трубку телефона:

— «Корунд», едрёна вошь!

— Есть.

— Кто «есть», бугель вам на всё рыло?!

— Мичман Орлов!

— Представляться надо, мочёная тётя, пьян небось?!

— Никак нет! В рабочем состоянии.

— Знаем мы ваши «состояния». Значит так, Орлуха, заводи свой керогаз и струячь к Кроншлоту. Там буй сорвало со стенда кабельного размагничивания. Прибило его к стенке и мочалит его об неё. Со страшной силой. Уши у населения вянут. За ноздрю его и назад к маме! Понял?

— Так точно!

— Давай, пошёл. Ноги в руки и доложите потом.

— Есть!

Конечно, Орлуха был в «рабочем состоянии», то бишь — пьян в сиську. Иначе он бы ничего не перепутал. К Кроншлоту он так и не дошёл. Он увидел по дороге какой-то беспризорный, как ему померещилось, буй («этот, что ли?»), заарканил его и начал корчевать.

Буй сидит на мёртвом якоре. Там ещё и бетонная нашлёпка имеется, но Орлухе было плевать. При-ка-за-ли.

Тральщик потужился-потужился — никак. Ах ты! Орлуха врубился на полную мощность. Его керогаз гору своротит, если потребуется.

И своротил. Буй сопротивлялся секунду-другую, а потом Орлуха его выдернул и проволок его якорем по новым кабелям стенда кабельного размагничивания. Якорь пахал так, что вода кипела от коротких замыканий. Десять лет стенд ремонтировали и теперь одним махом всё свернули в трубочку.

Утром зазвенел телефон. Шура взял трубку:

— Оперативный.

Трубка накалилась и ахнула:

— Суки!!! — и дальше вой крокодила. — Сраная ОВРа (ав-ав)! Стая идиотов!… Распушенные кашалоты!… Задницы вместо голов!… Геморрой вместо мозга!… Давить вас в зародыше!… Да я вас… Да я вам! (Ав-ав-ав!)

Шура выставил трубку в иллюминатор, чтоб случайно в уши не попало.

А тот буй, что об Кроншлот ночью било, так и разбило, и он тихо булькнул.

Гарькуша у нас командир тральщика и в то же время великолепный гонщик.

Переднее колесо у него на мотоцикле огромное, а заднее — маленькое. Гарькуша сидит на своём аппарате, как на пьедестале.

После каждого выхода в море он катается по посёлку, а за ним ВАИ гоняется. Вы бы видели эти гонки! Куда там американским каскадерам. Гарькуша несётся как птица, пьяненький, конечно, а сзади у него баба сидит, и юбка у бабы белая с синим, и развевается она, как военно-морской флаг, а на хвосте у них — ВАИ. Чтоб у них слюна непрерывно текла и глаза чтоб горели, он держит их от себя в пяти сантиметрах и смывается прямо из-под носа.