Джером Джером - Трогательная история

А вот вы-то, старина, и напишете мне трогательную историю для рождественского номера, если только захотите, конечно, — обратился ко мне редактор «Еженедельного журнала», едва я успел сунуть голову в его кабинет в одно солнечное июльское утро несколько лет тому назад. — Томас жаждет написать комический скетч. Он говорит, что на прошлой неделе подслушал одну шутку и решил ее обработать. Мне, очевидно, придется написать веселую любовную историю про человека, которого все считают погибшим, а он вдруг в сочельник возвращается и женится на любимой девушке. На сей раз я надеялся избежать этого, да, боюсь, не смогу. Мигза я попрошу написать рассказ, призывающий к милосердию. Я думаю, он у нас самый опытный человек по этой части, а Весельчак может настрочить статью о рождественских счетах и расстройстве желудка. У него здорово получаются этакие откровенные статейки; и пишет он, понимаете ли, с таким видом, будто сам не знает, на что намекает.

Весельчак, надо заметить, было прозвище на редкость чувствительного и серьезного сотрудника нашего журнала, настоящая фамилия которого была Бегергенд.

К рождеству Весельчак становился особенно сентиментальным. Всю неделю перед этим святым праздником его буквально распирало от чувства доброты и любви ко всему человечеству. Он приветствовал почти незнакомых людей таким взрывом восторга, какой другому бывает трудно выказать даже при встрече с богатой родственницей, и осыпал их такой массой добрых пожеланий, всегда, впрочем, обильных и дешевых в это время года, и с такой непоколебимой уверенностью в их исполнении, что от него отходили, с тяжелым чувством, словно были ему чем-то обязаны.

Встретить старого друга в это время было для него прямо-таки опасно. От избытка чувств он лишался дара речи, и казалось, что он вот-вот лопнет.

В самый день рождества он уж обычно не мог подняться с постели благодаря множеству сентиментальных тостов, провозглашенных накануне. Я никогда не видал человека, который бы провозглашал столько сентиментальных тостов, как Весельчак. Он пил и за «добрые старые святки», и за «милую старую Англию», потом он пил за здоровье своей матери и всех других родственников, и за «прекрасный пол», и за «старых друзей», или он предлагал тост «за дружбу» вообще, «да не остынет она навеки в сердце настоящего британца», или «за любовь — да будет она вечно светиться в главах наших возлюбленных и жен», или даже «за солнце, вечно сияющее за облаками, дорогие мои друзья, где мы не можем видеть его и где оно не приносит нам никакой пользы». Вот какая бездна чувства была у этого человека.

Но его любимым тостом, вызывавшим в нем особенное красноречие и печаль, был тост «за отсутствующих друзей». У него, по-видимому, было особенно много «отсутствующих друзей», и, надо отдать ему справедливость, он никогда не забывал их. Где и когда бы вино ни попадало ему в руки, «отсутствующие друзья» Весельчака уж наверно были обеспечены заздравным тостом, а его присутствующие друзья, если только проявляли достаточно такта и терпения, — речью, способной нагнать меланхолию на целую неделю.

Одно время говорили, что, всякий раз как Весельчак провозглашает этот тост, он неизменно обращает свой взор в сторону местной тюрьмы, но когда установили, что он поминает добрым словом не только своих, но и чужих отсутствующих друзей, об этом перестали толковать.

Тем не менее всем нам порядком надоели эти «отсутствующие друзья», кем бы они нам ни приходились. Весельчак положительно пересаливал. Все мы высокого мнения о своих друзьях (когда их, нет с нами, как правило — более высокого, чем тогда, когда они налицо), но мы не хотим, чтобы нам все время напоминали о них. На рождественском вечере, на юбилейном обеде или на собрании пайщиков, когда обстановка и торжественна и печальна, они вполне уместны, но Весельчак выводил их на сцену в самое неподходящее время. Я никогда не забуду, как он однажды предложил тост за их здоровье на свадьбе. Это была превеселая свадьба. Все шло великолепно, и все были в наилучшем настроении. Завтрак близился к концу, и все необходимые тосты были уже провозглашены. Молодым было время уезжать, и мы уже подумывали о том, не бросить ли им вслед горсть риса и туфлю и тем самым окончательно благословить их, как вдруг Весельчак поднялся с места с мрачным выражением лица и бокалом в руке. Я тотчас догадался, в чем дело, и попытался ударить его ногой под столом. Не подумайте, что я хотел свалить его с ног, хотя если бы я и сделал это, меня бы наверное оправдали. Я только хотел толкнуть его под столом так, чтобы никто не заметил.

Однако я промахнулся. Правда, я кого-то толкнул, но, очевидно, не Весельчака, так как он и вида не подал. По всей вероятности, это была новобрачная, сидевшая рядом с ним. Больше попыток я не делал, и он беспрепятственно стал распространяться на свою любимую тему.

— Друзья, — начал он дрожащим от волнения голосом, и в глазах его блеснула слеза, — прежде чем мы расстанемся, — иные из нас, быть может, навсегда, — прежде чем эта невинная молодая чета, возложившая на себя сегодня бремя супружеской жизни, покинет свой мирный приют, чтобы встретить горькую печаль и разочарования нашей унылой жизни, я хотел бы предложить один тост, которого еще никто не провозглашал.

Здесь он утер вышеупомянутую слезу, а гости приняли торжественный вид и старались щелкать орехи как можно тише.

— Друзья, — продолжал он, все более и более переходя на выразительный минорный тон, — среди нас мало найдется таких, кому бы не случалось в свое время узнать, что значит потерять из-за смерти ли, или разлуки дорогого, любимого человека, а может быть, даже двоих или троих.

При этих словах он всхлипнул, а в конце стола тетушка молодого супруга, старший сын которой недавно покинул родину на деньги родственников, с условием, что он никогда не вернется, начала тихо плакать, роняя слезы в мороженое.

— Вот эта прекрасная девушка, что сидит возле меня, — продолжал Весельчак, прочистив горло и нежно кладя руку на плечо новобрачной, — как вы все знаете, несколько лет назад лишилась матери. Леди и джентльмены, что может быть ужаснее, чем смерть матери!

Это, конечно, возымело свое действие, и молодая разрыдалась. Супруг, желая поправить дело, но будучи, естественно, сам смущен и взволнован и стараясь успокоить ее, шепнул, что это, быть может, к лучшему и что никто из знавших покойницу не пожелал бы, чтобы она воскресла, на что его новоиспеченная жена с негодованием заявила, что если он уж так рад смерти ее матери, то жаль, что он не сказал ей этого раньше, тогда она ни за что не вышла бы за него замуж, и он умолк, погрузившись в раздумье.