Олег Рыков - Разговорчики в строю №2

— Ну да. Мне хотя бы… Я ж перенервничал.

Казбек наконец-то оставил меня в покое, полез в шкаф и тут же вынырнул из него с литровой стеклянной бутылью.

— На, дэржи… Здэсь будешь нюхать или дома?

— Дома, дома. Ты заходи, — и Черняев тут же утратил интерес к моему здоровью.

Нюхать он начал еще по дороге, не переставая радоваться чудесному спасению военторговской машины.

— А ко мне Спиридоновна прибежала. Бегите, — говорит, — скорей, там Рогулькин перевернулся… От машины — мокрое место. Бабы шум подняли… Я перепугался. Да еще из комендатуры позвонили — говорят, машина всмятку…. Во блин, люди!

На кожухе мотора сидеть было неудобно и горячо, неистово саднило ободранный лоб, поэтому начальское оживление начало меня раздражать.

— Угу. А про санитарный вертолет не говорили?

— Какой вертолет? — испугался майор.

— Ну как же… Машина всмятку, море крови, горы трупов. Из Читы вертолет вызвали.

Черняев несколько секунд обалдело посмотрел на меня и рассмеялся:

— Тьфу ты! Ты так не шути. Тут же знаешь, как — краем уха услышат, потом с три короба приврут и по всему свету раззвонят. Потом не отмажешься.

Когда Черняев скрылся в своем подъезде, Рогулькин, который, оказывается, не дышал все это время, отважился сделать выдох, и стекла в кабине мгновенно запотели.

— Все, — торжественно сказал Витя, — завязываю… Сегодня — последний раз. Будешь теперь сама домой ходить.

Дома меня ждали — на верхней ступеньке бок о бок сидели Юрка с Толиком и поочередно пили пиво из трехлитровой банки.

— Ну! — воскликнул Толян, завидев меня. — Я ж говорил — брехня!

— Что — брехня?

Я точно знала, что после нашей встречи с деревом дежурный комендатуры не покидал своего поста, Казбек не выходил из санчасти, а Черняев оставался все время на виду. Домашних телефонов на станции не было. Поэтому для меня до сих пор остается неразгаданным тот путь, которым новость о море крови и горе трупов дошла до моих соседей, проспавших в тот день до вечера по причине выходного.

— А я в Безречку ездил за пивом, мне там и рассказали… Что вы с водителем вообще — в лепешку.

— Ну ни фига себе! В какую лепешку, если нас в тот момент ВООБЩЕ никто не видел?! Все ж разбежались!

— Ты сколько здесь? Полгода? Э, салага!.. Ты еще не знаешь, чего тут народ может наплести. Скажи, Юр?!

Юрка из банки пробулькал что-то утвердительное.

— Я ж говорю — уроды, — подтвердил Толян.

Еще почти час мы просидели на лестнице под дверями наших квартир, пуская банку по кругу, и я несколько раз в деталях описала друзьям недавние события возле комендатуры, дословно передала свою беседу с дежурным и с Черняевым, и даже дала им потрогать коричневую шишку на лбу.

— Все равно уроды, — авторитетно заявил Толян, когда банка опустела. — Если ты ему сразу сказала, что с тобой все в порядке, на хрена он вертолет-то вызывал?

P.S. Дня через три кошмарная история про санитарный вертолет дошла до окружного начальства. Окружное начальство почесало в головах, решило, что в загадочном несанкционированном вылете транспорта на станцию Мирная ничего невероятного нет, и на всякий случай списало в расход количество горючего, необходимое для перелета в оба конца.

— Зря они это сделали. — Толян вздохнул и опустился на четвереньки, чтобы прикурить от электрообогревателя. Проделывал он это, наверное, раз в двадцатый, и спираль обогревателя была уже почти сплошь покрыта аккуратными вонючими кучками прикипевшего табака. Спички в Мирной были дефицитом, стоимость десяти коробков доходила подчас до бараньей ноги, поэтому их берегли. А за электричество платить было не принято.

Я тоже считала, что зря. Совершенно зря «они» отправили Юрку обезвреживать устаревшие боеприпасы.

Утром я видела Хорошевского в Безречной — он мельтешил вокруг двух больших грузовиков и всячески мешал бойцам загружать в них какие-то большие ящики. Потом весь день из-за дальних сопок доносились глухие, почти беззвучные разрывы, но я не связала их с Юркой. Как-то не приходило в голову, что на станции еще осталось что-то, способное взорваться.

А пугающую новость мне сообщил Толян всего час назад, когда вдруг в неурочное время в квартире погас свет, и я вышла на площадку посмотреть, что случилось.

На площадке я обнаружила своего соседа, пытающегося со свечой в руке устранить неисправность в распределительном щите.

— На, подержи, — без предисловий он сунул мне свечку и полез на табуретку. — Это я все обесточил. Ванну грею.

Эта процедура у нас обычно выполнялась двумя-тремя большими кипятильниками, которые подвешивались на неструганые штакетины, уложенные поперек ванны. Для местных электрических сетей задача, конечно, почти непосильная.

— Щас поправлю. Давно все собираюсь сде…

В щите что-то хлопнуло, задымилось, в моей прихожей вспыхнул свет, а Толян с грохотом слетел на пол, подвывая и чертыхаясь. Из его левой ладони шел дым.

Тогда-то, сидя на полу и дуя на обожженную руку, он мне и сообщил:

— Лен, Юрка обещал к восьми вернуться, просил ванну нагреть… А его до сих пор нет. Я волнуюсь.

И вот уже второй час мы волновались вместе, сидя в их холостяцкой кухне. Разрывы в степи давно смолкли, ванна успела уже трижды нагреться, остыть и снова нагреться, из ванной комнаты несло подвалом и прорвавшейся теплотрассой, а Юрки все не было.

Меня всегда удивляло, как человек Юркиного склада мог выбрать делом своей жизни ремесло сапера. И не только выбрать, но и дослужиться до капитанских погон, не получив видимых увечий. Сам Юрка любил говорить:

— Сапер ошибается только один раз — когда становится сапером.

Говорил он это обычно после второго-третьего стакана, пригорюнившись и подперев щеку рукой. Когда его жена Валентина дезертировала из Забайкалья к родителям, в Юркин перечень добавилась еще одна ошибка:

— И второй раз — когда женится…

Но, несмотря на такое неуважительное Юркино отношение к его героической профессии, я в глубине души всегда была готова ко всему. С Юркой могло стрястись все, что угодно. В лучшем случае он мог взорвать по ошибке не то, что нужно — железную дорогу, например, а в худшем… Мы с Толяном одновременно, — я видела это по его глазам, — подумали о худшем. Но, как оказалось, каждый о своем. Секунду посмотрев на меня диким взглядом, Толян сорвался с места и бросился в коридор, я заспешила за ним. Конечно, запах гари я чувствовала и раньше, но списывала его на истыканный сигаретами обогреватель или на обожженную ладонь своего соседа. В отличие от меня, Толик умел по запаху различать горящие предметы и безошибочно определил, что недавно собственноручно установленная им электророзетка, в которую мы подключили оба кипятильника, не справилась со своей задачей. Розетка располагалась рядом с вешалкой для одежды, и прозрачный голубоватый огонек уже с застенчивым шепотом поедал рукав единственной Юркиной цивильной куртки. Вешалку Толик тоже построил сам, ориентируясь по книге «Умелец в доме». Когда я впервые увидела эту книгу у него в руках, ее название вызвало у меня смутные ассоциации с агитплакатами, которые обычно вывешиваются в районных поликлиниках — вроде «Осторожно, холера!»