Геннадий Емельянов - В огороде баня

Павел Иванович понял, что жить по-прежнему хорошо, надо только уметь радоваться, надо только уметь вглядываться хоть изредка в окружающий тебя мир, в котором не счесть красок и движения. Ты будешь иметь душевное здоровье только при условии, что никогда не устанешь дивиться простым вещам.

Павел Иванович сложил трубочкой губы и засвистел песенку, услышанную еще в детстве.

Песенка имела такое вот несложное содержание:

Мотив к той песенке приложился как-то сам собой, Павел Иванович давно забыл уже, откуда этот мотив, но с полным удовольствием насвистывал его в минуту очищения и душевного равновесия.

Павел Иванович спустился с горки и попал на большую дорогу (эта дорога обрывалась у паромной пристани) и приладил свой шаг к шагу гражданина баскетбольного роста с лошадиным сухим затылком. На плечах гражданина тоже болтался пустой рюкзак с распущенными завязками, штиблеты гражданина, видать, новые совсем, вкусно и громко скрипели.

Это был, собственно, не магазин, а база строительных и хозяйственных магазинов. Размещалась база на краю города, занимала она три барака, обнесенных тесовым забором. Позади бараков начиналась молодая березовая рощица, дальше была гора, и на ее макушке белели дома деревеньки. От горы на бараки падала тень. С левой стороны зеленых ворот с козырьком на деревянном щите вывешивались объявления о наличии и поступлении товаров самой широкой номенклатуры, от порошка против тараканов до котлов промышленного назначения. Котлы стояли под навесом, оранжевые и похожие на ракеты.

Павел Иванович собирался купить на базе немного кирпича, листов пятнадцать-двадцать шифера, мешка два пакли, немного бруса для косяков, плахи и ящик плотницких гвоздей. Ничего этого на базе не было, зато под стеклом витрины Павел Иванович острым глазом заметил бумажку с надписью «черта для плотницких работ».

— Покажите, пожалуйста, черту.

Черта лежала в футляре, на бархате, и напоминала чертежный циркуль, только потолще, грубей и с остро отточенными концами.

— Сколько?

— Три девяносто.

Павел Иванович с готовностью заплатил три девяносто и бережно спрятал футляр во внутренний карман пиджака. Теперь у него была своя черта, и не примитивная, излаженная в сельсоветской кузне, а сработанная по науке и государственным предприятием. Этим можно было по праву гордиться. И Павел Иванович загордился, позабыв на минуту, зачем он сюда, на край света, собственно, и приперся.

— Да! Мне бы кирпича штук двести, шифера…

— Сегодня пусто у нас, — ответил продавец в сером халате нараспашку, волоокий мужчина нерусских кровей. — Вчера, например, почти все было. Что же вы опаздываете, дорогой товарищ?

— Я всегда приезжаю или на день раньше, или на день позже. Всю жизнь так у меня, — ответил Павел Иванович с печалью.

Продавец сочувственно поцокал языком и широко развел руки.

— Когда же еще будет?

— Неизвестно, товарищ. Вы очередь занимали?

— Занимал, да пропустил уже — все некогда.

— Понимаю и ничем помочь не могу, записывайтесь опять. — Продавец вынул из-под прилавка засаленную и размахренную тетрадь в дерматиновом переплете. — Пишите.

— Чего писать-то?

— Адрес, фамилию, ну и перечень материалов. Будут поступления, мы вам открыточку бросим. У нас — сервис. Да, товарищ, вы случаем «Литературную газету» не выписываете?

— Выписываю, а что?

— Там, говорят, дискуссия насчет дач. Будто запретят дачи строить.

— Это почему же?

— Частная собственность, она, мол, в психологии кулацкий уклон делает. Тут один клиент мне все это растолковывал, полковник Толоконников. Не знаете такого?

— Слышал про него, но не знаю. А вы-то согласны с такой мыслью — насчет кулацких отклонений?

— Вполне согласен! — Продавец несильно ударил по прилавку кулаком и прикрыл глаза с выражением откровенного довольства.

Учителя удивила и слегка озадачила такая неприязнь черноокого продавца к дачникам, и он спросил растерянно:

— А вы-то, собственно, причем?

— Хе, причем! Вы вот встаньте на мое место. Я полтора лимита выбил, я чего только не доставал, и все — как в прорву, сегодня есть, завтра уже нет. А сколько я оскорблений выслушал, сколько крови испортил, литрами у меня кровь портится и ежедневно. Вы вот еще вежливый, другой сразу бледнеет и начинает орать, будто у него кошелек с деньгами вытащили. Все строят, от мала до велика. У меня жена, спокойная женщина, и то говорит однажды: «Давай, Ибрагим, дом соберем где-нибудь на берегу речки. Двухэтажный, с камином». Я люблю свою жену, но чуть ее не ударил. Нет строительных материалов, не хватает, товарищ. Я всем это объясняю, и никто меня не жалеет, они бледнеют и орут: «Давай, жулик!». Не жулик, совсем не жулик. Пустыню водой не напоишь, для пустыни нужен океан, ко мне же течет тихая речка, товарищ! И везде не хватает.

— Неправда! — возразил Павел Иванович. — Я вот недавно на юге был, — сказал так и покраснел. Он бы и не продолжал дальше, но продавец встряхнулся и замер, изображая внимание. Он, как предписывалось правилами, честно пытался стоять на позициях взаимной вежливости. Деваться было некуда: — Там, на юге, все есть. Деньги платишь, а материал тебе на дом доставляют.

— Вполне может быть, — ответил хозяин котлов и бараков. Он зачем-то перекинул на счетах пару костяшек и заложил карандаш за ухо. — Допускаю. У вас, товарищ, один выход.

— И какой же?

— Немедленно ехать на юг.

— Почему это я должен ехать на юг?

— Потому, что там всё есть.

— А вы не задумываетесь над тем, что вам положено, уважаемый, хорошо торговать, а дурацких советов я уже наслушался вдоволь.

Продавец посмотрел на учителя сверху вниз круглыми птичьими глазами и тягостно вздохнул:

— До свиданья, товарищ клиент, — твердо сказал Ибрагим, сдерживая слова похлеще, которые имеет в арсенале любой самостоятельный мужчина. — До скорой встречи. Я вас хорошо запомнил.

— Стращаете, да? — Павел Иванович надеялся, что кавказец сейчас взорвется, наговорит всякой всячины и тогда уже можно будет написать темпераментную бумагу, напирая на полную бездеятельность торговой сети, принадлежащей определенным ведомствам. Мало того, что сеть работает из рук вон плохо, она к тому же еще и кадры подбирать не умеет, берет людей грубых и неразворотливых.

Продавец на своей горячей точке навидался всякого, он вмиг уловил несложные переживания клиента и подумал с великим сожалением: «В другом месте я бы тебя отшил, козел тощий! Как следует отшил бы, но я на службе, козел!»

— До свиданья, товарищ клиент! — Осерчавший Ибрагим поклонился низко, будто провожал китайского мандарина.