Юлия Вознесенская - Жила-была старушка в зеленых башмаках…

На встрече присутствовали все три подружки и три друга, ну и Магилиани, само собой. Выяснилось, что он уже получил повестку в суд и его чрезвычайно беспокоит материал, снятый Иннокентием на видеокамеру.

— Сколько вы хотите за эту кассету? — напрямик спросил он Иннокентия. — Плачу наличными, сейчас же и при свидетелях.

— Это что — шантаж? — возмутился Иннокентий.

— Какой же это шантаж! — в свою очередь возмутился Магилиани. — Это же не вы требуете с меня деньги, а я их вам предлагаю! Пять тысяч вас устроит?

— Нет! — гордо ответил Иннокентий. — Я сам могу вам дать пять тысяч!

— Интересно, откуда у бомжа такие деньги? — хмыкнул Магилиани.

— Я не бомж! — обиделся Иннокентий. — У меня есть временная регистрация, я квартиру снимаю… А деньги я честно заработал — премию получил! За портрет собаки, вот!

— А вы, между прочим, свои делишки обделываете как раз в бывшей его квартире! Как последний мошенник! — еще больше обиделся за друга Гербалаиф.

— Которую он, между прочим, продал как раз всего за пять тысяч долларов! — сказала Лика Казимировна — Такому же обманщику и выжиге, как вы!

И тут все замолчали. Все поняли, что вот только что были произнесены какие-то очень важные слова. Роковые слова. Вот только для кого роковые — это было пока неясно. Лика Казимировна поднялась, выпрямилась во весь свой небольшой рост и с большим достоинством произнесла:

— Пойдемте, друзья. Нам здесь делать нечего. А вы можете быть спокойны, профессор! Мы не мстительны и преследовать вас не станем, даже имея на руках неопровержимые свидетельства вашего мошенничества! — и с этими словами Лика Казимировна отправилась к выходу.

— Вот и прекрасно! — сказал Магилиани. — Давайте сюда кассету!

— Отдайте ему кассету! — бросила Лика Казимировна через плечо и вышла из кафе. Друзья переглянулись, Димон пожал плечами, Иннокентий покачал головой, Гербалаиф шумно вздохнул и положил кассету на стол.

— Вот, берите кассету! Можете посмотреть и подумать! — сказал он профессору и вдруг добавил, уже выходя за дверь: — И учтите, что у нас осталась копия!

— То есть … как это?

— Да так. Вы же хотели кассету? Теперь она у вас есть. А у нас — копия.

И друзья вышли из кафе вслед за Ликой Казимировной, а Магилиани остался за столиком один. Он мрачно смотрел на удаляющуюся компанию, и его холодные глаза горели как две льдинки. Ему бы успокоиться на этом, судьбу поблагодарить да благородству Лики Казимировны поклониться, но не таков был профессор-экстрасенс Магилиани…

Дело обманутых хозяев «воскрешенных» собак между тем обрастало подробностями, число свидетелей обвинения росло, но следователь не мог даже арестовать наглого мага-воскрешателя. Тот ломил напропалую: обвинения он отметал и утверждал, что всех собак действительно воскресил — и точка! Следователь уже стал намекать потерпевшим, что Магилиани сам верит в свои воскрешения, а потому эксперты-психиатры могут признать его невменяемым и не ответственным за свои поступки.

Злоба подвела профессора. Ему бы благодарить да радоваться, что Лика Казимировна и ее друзья не участвуют в обвинении, а он решил ей отомстить! А за что, спрашивается? Но злоба слепа, и она вывела профессора ранним утром на трамвайные рельсы для черного дела. Но не слепы были защитники правого дела Гербалайф и Иннокентий! Гербалайф как-то углядел, что профессор ранним утром рассыпал что-то на рельсах, а потом туда слетелись голуби и начали это «что-то» клевать. Дождавшись, когда профессор ушел во двор и скрылся в конторе, Гербалайф вышел на рельсы, разогнал голубей и стал внимательно осматривать трамвайные пути. Он почти сразу же увидел какие-то подозрительные мелкие образования в форме то ли гаечных ключей, то ли косточек. Он взял несколько сухих катышков и понюхал — ничем противным они не пахли, и он понес их Иннокентию.

— Смотри-ка, Кеша, что я нашел на трамвайных рельсах! Ты знаешь, что это такое?

— Сухой собачий корм «Чарли». Просыпал кто-то.

— Не кто-то, а Могильщик! И вот скажи, Кеша, зачем профессору рассыпать собачий корм на трамвайных рельсах? Не голубей же кормит наш гуманист! — И он рассказал другу, как увидел профессора на рельсах за этим подозрительным занятием.

— Так вот почему Титаник всегда бежит к рельсам! — воскликнул Иннокентий и побледнел от ужаса и негодования. — Он хочет, чтобы и этот Титаник попал под трамвай!

— Да ты что? Да не может этого быть! Да разве же можно так ненавидеть собаку? — засомневался Гербалайф. — Да весь этот корм голуби склюют, пока ты Титаника на прогулку выведешь! Да его первым же трамваем в пыль превратит!

— Вот пыль-то опаснее всего — ничего не разглядишь, а запах, запах-то остается! Вот Титаник на него и бежит! Так выходит по всему, что прошлого Титаника Лики Казимировны Могильщик специально на рельсы заманил!

— Что будем делать? Бить или в суд подавать? — деловито спросил Гербалайф.

— Ни то ни другое. Для начала надо заснять, как Могильщик этим делом занимается, а потом снять, как Титаник бежит к рельсам.

— Да я ж его не выпущу на рельсы!

— Мы на углах поставим сторожей: на одном я встану, на другой Димона поставим. Если вдруг трамвай покажется, мы его остановим. Как Раймонда Дьен. А ты тем временем быстренько заснимешь собаку на рельсах и возьмешь Таньку на поводок — и мы освободим пути.

Иннокентий еще колебался, когда Димон, выслушав историю с собачьим кормом, сказал:

— Нельзя всю жизнь дрожать за собаку. Рано или поздно, но эта мина на рельсах сработает. Так что надо брать этого партизана с поличным!

Слова Димона все решили. Засада с видеокамерой была устроена в доме напротив — там у Гербалайфа нашелся знакомый сосед, и новая разоблачительная кассета была получена, а копия ее отправлена Могильщику на просмотр. После этого профессора еще раз пригласили в то же самое кафе, но в этот раз уже без Лики Казимировны — ее не захотели нервировать. Говорил с профессором Димон.

— Значит так, профессор. Надоели вы нам, уж извините, и в нашем доме вам больше прием не вести. Могли бы мы вас и по-простому выставить, как вы людей выставляете, но уж решили последний раз поступить с вами по полной гуманной программе, по совести то есть. По нашей совести, не по вашей. Иннокентий выкупает у вас назад свою квартиру за те же пять тысяч долларов, за которые он ее продал, и вы на веки вечные из нашего двора выметаетесь и по нашей улице больше не ходите и не ездите. Вы меня поняли?

— Да вы с ума сошли! — взвизгнул Магилиани. — Конечно, я сам собираюсь продать эту контору — мне не нравится это место, этот двор и этот дом! И его жильцы! Но не за такие же смешные деньги продавать такую недвижимость!

— Ну почему же смешные? Пять тысяч — хорошие деньги. Вы свою безопасность в эту сумму оценили недавно, сами же предлагали пять тысяч долларов за первую видеокассету. Кто ж виноват, что вы не унялись и нам пришлось снять вторую?