Владимир Марченко - М. Ж.

– Я – ничего, я не против радости. В этом году молодожёны много стали наливать, – сказал невесело Пёрышкин. Его левая щека дернулась.

– Благосостояние растёт трудящихся. Экономика заработала.

Аглая Сидоровна Пёрышкина работала экономистом. Работала два месяца, а раньше это место было занято, и она просто что-то считала в какой-то конторе. Как водится, у неё был муж и двое детей. Муж был не очень интересный, надо честно сказать. Она жила с ним, потому что другого у неё не было. Муж этот придёт с работы и все норовит к телевизору прилепиться с газеткой, будто лучшего места нет на земле. Мог бы с ребятишками в планетарий съездить или на выставку каких-нибудь четвероногих смотаться. На худой конец, мог бы и в пивбар с приятелем закатиться. Какой-то он не как другие. Пива не пьёт. Папиросы не курил и не курит. Ему сейчас и горя мало – не страдает из-за отсутствия папирос и сигарет. Но интересуется, что там, в мире делается, будто бы этот мир ему родней собственных детишек, которые не двоечники и не отличники. Младший – Шурик с друзьями не общается, кружки не посещает, а всё мультики по телевизору ищет, огорчается, если показывают иное что-то. Беллочка – старается куклам модное пошить. Отрежет в шифоньере отчего-нибудь клок материи, быстро раскроит, сошьёт. Мама потом: «Ох, ох, пропала юбка!»

Однажды Аглая Сидоровна задумалась. Она всё время думала. На работе думала, во что ей детей одеть и обуть, что им на ужин сготовить, как самой быть в форме. Дома думала, как квартальный столкнуть, как данные перепутать так, чтоб никто не заметил, как начальству понравиться и премию получить за красивые глазки. Задумается она, и считает, считает. Нынче это модно. У кого были деньги, купили акции, ваучеры и теперь считают, сколько получат денег, что смогут купить.

Аглая Сидоровна считала долго, часто пересчитывала. Пришла домой, не обходя, как обычно, встречные магазины. Муж шуршал газетными страницами. Шурик переключал программы, а Беллочка перед зеркалом показывала новые кукольные пеньюары из тюлевой занавески.

– Товарищи, – не раздеваясь, как на митинге, начала Пёрышкина, – я пришла к открытию и выводу, что наш папа нам экономически не выгоден. Он, дети, нерентабельный. То, что он зарабатывает, уходит полностью на него. Питание… одежда… подписка… стиральный порошок, а недавно потерял носовой платок. Если бы он хоть что-то приносил с работы, а то ведь учился без перспективы на будущее, вот и на его работе практически уже нечего взять.

– Я – очень даже рентабельный. Я свой костюм ношу семь или десять лет. Ты за это время столько колготок перевела, что ими можно по экватору всю землю околготить. А помада для чьих-то губ? За такую фигушку – пятнадцать рублей, а за импортную – пятьдесят.

– У нас мебель на работе… Цены на помаду я не устанавливала, но костюм тебе найти, так лучше инопланетянина в очереди за сахаром встретить. Я после работы начинаю вторую смену: стираю, глажу, варю, а могла бы заниматься самообразованием или музицировать на арфе. Я сама бигуди на себя накручиваю в час ночи, а это вредно. Нам выгодней получать с тебя алименты.

– Хорошо, – схватил счёты Пёрышкин. – Посчитаю и я.

Сидор Поликарпович не был экономистом, но арабские цифры знал, мог складывать, делить и даже умножать. В вузе не учился математическим расчётам, но школьную программу помнил. Память у него хорошая.

– Мне тоже выгодно вам платить алименты, дорогая жена. Тогда и мне что-то будет оставаться. Я смогу съездить в консерваторию, если возникнет желание. Стирать я смогу сам дома. Пачки порошка мне хватит на год. У меня тогда и на мороженое останется детям, если мы в парк пойдём.

– А на газировку? – спросил радостно Шурик.

– О чём речь, сынок, мы и в тире с тобой станем стрелять по призовым целям.

– Папа, тогда маме отдай эти самые алименты, а мне выпиши журнал, где есть выкройки и модели всякой одежды.

– Нет вопросов, дорогая моя. Я и себе выпишу что-нибудь практически нужное, а Саше большую телепрограмму. Мне хочется купить ему видеокассету с мультфильмами про зайца, волка и почтальона Печкина.

Аглая Сидоровна потёрла лоб. Задумалась очень глубоко.

– На ЭВМ считала последнего поколения. Ошибки нет. Мужчина в доме не выгоден. Будем жить по расчётам. Должна ж быть хоть какая-то прибыль. Как-то живём нерентабельно. Столько лет. Одни убытки.

– И от нас? – расстроено, спросил Шурик.

– Кто вазу расколотил в понедельник со шкафа? Кто мне парадное платье укоротил до талии?

– Я сама к бабушке уеду. Раз такая вам не выгодная. У бабушки очень длинные юбки, – Беллочка поджала губки и ушла. За ней покинул место совета и Шурик. Аглая Сидоровна достала расчёты и стала просматривать. Она вдруг засомневалась в точности.

– Странно, – проговорила она, – С одной стороны – убытки, а с другой – вроде, как и не очень большие. Что-то машина путает. А ну, мыть руки. Я вам что-то вкусненькое принесла, нерентабельное семейство. Прибыль должна быть. Пусть условная.

Чудес на свете всё еще маловато. Даже если учесть всё человеческое поголовье матушки Земли. Мало добротных чудес. Если какое чудо и произойдёт, то с низким коэффициентом полезного действия. Скажите, кому нужны эти самолетающие непонятные объекты? Вам нужны? И нам с кумом Пёрышкиным они не требуются, а точнее сказать, до фонаря, того самого, который горит в полном одиночестве днём и ночью, если дадут электро. Не всё так и плохо, господа, товарищи и коллеги по реформам. Случаются и в нашей, так сказать, жизни, если процесс старения так можно назвать, вполне приличные явления. Они не связаны с Явлинским, хотя он мужчина хоть куда. Говорит много, гладко, но кому? Мне? Сидору Поликарповичу? Потому что мы его не понимаем, хотя и напрягаемся. Нет, нет, я не о политике, не о политиках, которые если что и обещают хорошего, так лишь себе. Наобещают вагон и маленькую тачку, а мы с кумом ухи развесим, как портянки по заплоту, дескать, зарплату дадут всем и во время, пенсию трудовому люду подымут, и цены в магазинах станут соразмерны.

… А этот паренёк, далеко не экстрасенс, и совсем не похож на депутата, а наоборот – песни любит петь для трудящихся масс и прочего населения, у которого со слухом порядок. Он один и допёр, что надо делать, чтобы народу стало хорошо жить. Поэтому я и кум решили написать ему открытое письмо. …Что один может, когда кругом развал и подрыв, обман и прочие бескультурья? Это ж надо любить так свой родимый народ, чтоб не платить ему зарплату, не отдавать выстраданную пенсию. Это ж надо так глубоко заботиться о рабочем классе, чтоб получку ему выдавать галошами, ложками и другими резинотехническими изделиями. Я не смогу одеть своё любимое чадо в костюм из галош. А где-то считают, что это нормальное школьное обмундирование. Странно, почему-то школы никто еще не приватизировал. Все стараются влезать в цветные металлургические заводы. Но, а мы с кумом оттартали в это учреждение по мешку картошки, по ведру морковки и свёклы, чтоб кормить в школе наших чад. Нам выдали получку, подсолнечным маслом, мукой, а брательнику в Рубцовске в прошлом году выдали получку батарейкой. Он на каком – то заводе работает странном. Хотел эту батарейку выбросить, но потом сунул в свой «Запорожец». Двигатель давно пропал.