Сергей Акиндинов - Реанимация

— Палыч, иди, готовь раствор и капельницу, — успел опередить намерения своего санитара доктор, — я сам здесь...

Антон Павлович нехотя, но подчинился. Когда эта громадина покинула отсек, находящиеся в нём вдруг ощутили, что лампы дневного освещения — не такая уж подслеповатая штука. Вполне ярки и достаточны.

Доктор, покопавшись в ящике, извлёк ватный тампон и раздавил ампулу с нашатырём. Несколько раз поднёс всё это к носу Кивко. Тот, как боксёр после жесткого нокаута, мелко задрожал и, открыв рот, хватанул живительный воздух. Ещё через мгновения на его бледном лице появился чуть уловимый румянец.

— Бобров, понесли... аккуратненько... Ты будешь нести впереди, я сзади... И осторожно... Лежащий не должен ни с чем соприкасаться. Понял?

Получив утвердительный кивок тихого Боброва, доктор встал и растёр колени, ликвидируя вафельный рисунок — от рельефа на паёлах. Вслед за доктором поднялся и Цомая.

— ЁПРСТ!!? — Цомая сунул руку в задний корман брюк РБ. — Плинтус в дышло!!!. Это же был настоящий «паркер»!

Он вынул перепачканную фиолетовыми чернилами руку, раскрыл ладонь, и присутствующие увидели переломанную авторучку желтого металла. Но эта потеря особого впечатления не произвела, разве что матрос Бобров немного осклабился.

Пропуская вперёд нёсших носилки, командир тихо сказал корабельному врачу:

— О состоянии Кивко докладывать лично...

— Есть. — ответил доктор, сгибаясь у дверного люка и наблюдая, как подводники из третьего отсека их принимают.

— Владимир Борисович, объяснительную мне на стол. И всё подробненько, — командир сурово взглянул на оттирающего чернила капитана 3 ранга. — Какого рожна штурманский электрик Кивко лазит по электрощитам вашего дивизиона? И где твои архаровцы в это время были?! Яйца вырезают за такое несение вахты! Вы поняли?!

— Понял, товарищ командир.

— Так вот, детально и разберитесь.

Командир резко нырнул в третий отсек и оттуда сильно обжал кремальеру.

«...Клизму всем... с этими... с иголками... — уныло подумал Цомая. — Не матросы — ёжики пушистые».

Вечерний чай в офицерской кают-компании пили под фантазии о потустороннем мире.

— У нас в деревне случай был, — рассказывал главный торпедист. — На трактор провод высоковольтный упал. Думали, тракториста насмерть убило... Но мужики его достали из трактора, закопали землёй, и он ожил...

— Я, если бы было где, сам лично закопал бы Кивко, — тут же встрял в разговор только что вошедший в каюткомпанию Цомая, — но откапывать бы точно не стал.

Присутствующие за столами не без интереса посмотрели на комдива два. Он был мефистофельски саркастичен в «часы своего гнева». Об этом знали, и на минуту все умолкли.

— Товарищ командир, вот рукопись-расследование... Изложено всё в хронометраже... и с приложениями вахтенных четвёртого отсека.

— Рукописи не горят, Владимир Борисович, — попытался смирить гнев офицера молчавший до этого командир.

— А презервативы не тонут, — продолжил Цомая с раздражением.

— А это-то вы к чему? — брезгливо посмотрев на свой стакан с недопитым чаем, спросил замполит.

— А к тому... Лучше бы тонули. Не было бы выкидышей. Вот, полюбуйтесь, сколько нынче стоит жизнь балбеса, которого, наверное, мама дома ждёт.

Цомая достал из кармана полиэтиленовый пакет.

В пакете лежали две матросские бляхи. Одна была заполирована под плоскую медяшку, а другая, с наполовину выпиленным по контуру якорем. Там же поблёскивали мельхиоровые подкладки под значки и металлические буквы «С» и «Ф».

— Дембельская иллюминация, — устало прокомментировал командир первого дивизиона капитан 3 ранга Рядчик. — Преемники дела Фаберже. Хорошо хоть, пакет не рваный...

На мгновение в офицерской кают-компании все притихли. Все понимали, сколько бед натворили бы эти железки в электрощите, упади они на контакты. Потусторонний мир, о котором только что безбоязненно фантазировали, мог бы стать явью.

— За чаями не рассиживаться. Через сорок минут всплываем на сеанс связи, — оборвал тишину командир, вставая из-за стола и собирая листы, поданные Цомая. — Всем приятного аппетита!

Он как-то сгорбленно покинул кают-компанию, словно на его плечи навалились и реальные и потусторонние миры — разом.

Через час лодка покачивалась в надводном положении, принимая порывы ветра, снежные заряды и шипящую, крутую волну Баренца своим чёрным зализанным бортом. По отсекам гулял пьянящий свежий воздух, взбадривая осоловелые мозги вахтенных и провоцируя подвахтенных на перекур. Но команды, разрешающей выход наверх, центральный не давал, как и не отменял боевой тревоги.

Корабельный врач сидел у койки Кивко и постоянно что-то списывал в блокнот со шкал четырех приборов электрокардиографа. Прибор стоял в нише каюты-амбулатории и резко выделялся новизной и дизайном на фоне общей зашарпанности. Последняя разработка пытливых умов Военно-морской Медицинской Академии услужливо выдала метровую ленту кардиограммы, добавив к уже знакомому графическому изображению ещё две полосы причудливо ломаных линий.

Доктор внимательно их рассмотрел и пометил вершинки-сломы цифрами. «Отбой боевой тревоги, подвахтенным от мест отойти. Разрешён выход наверх по десять человек», — глухо разнеслось за металлической дверью, всё оживилось и забегало. Доктор машинально ощупал карман висевшей канадки на наличие там «Беломора».

— Валерий Яковлевич, я вас подменю, команде перекур...

Голова санитара Тонких смотрела сверху, почти из-под подволока и имела выражение детской непосредственности.

— Спасибо! — сказал доктор, надевая канадку. — Но только я Вас попрошу, Антон Павлович, ничего здесь не трогать. Состояние Кивко можно считать удовлетворительным. Удары сердца и пульс — чистые, дыхание не затруднено. Подключены датчики. Так что никаких самовольных действий. Я перекурю и сразу приду.

— Не извольте беспокоиться, — уверила голова, распахивая дверь и выпуская доктора.

С перекура доктор возвращался взбодрённый ночной стужей открытого моря. Три беломорины, выкуренные кряду, слегка кружили голову, тревожа вестибулярный аппарат. «...Как хорошо быть надводником, — размышлял на ходу Валерий Яковлевич. — Всегда озон, всегда свежесть йодидов... и перекурить можно запросто...» В таком вот благостном состоянии он открыл дверь своего заведования. «... и здесь, вроде, всё тип-топ...»

— Больной попросился по малой нужде, — доложил дежуривший санитар. — К системе мочеиспускания подсоединена «труба Рига».

— Ну, что ж, неплохо, неплохо, Антон Павлович. Будете уходить, вынесите утку.

— Есть! — ни сколько не смущаясь, ответил мичман Тонких.

Ах! Как ему нравилось его вторая специальность... Как нравилась!