Владлен Качанов - Директор департамента

ДОЛГИЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ жизнь в раю текла размеренно и нудно. Бесконечные песнопения, коллективные разучивания псалмов и задушевные собеседования с апостолами и архангелами на библейские темы откровенно надоели местным жителям. В самом деле, невозможно же вечно петь и славословить бога! Такое времяпрепровождение очень скоро наскучит самому что ни на есть святому. Бескрайний райский сад, столь заманчивый и желанный на Земле, приелся своим монотонным однообразием.

Случилось так, что промах создателя, допустившего возникновение в раю скуки, привел к непредвиденным последствиям. С некоторых пор здесь стали появляться, применяя «земную» терминологию, добровольные объединения по производственному признаку.

Никто не знает имени инициатора этого популярного движения, сыгравшего важную роль в социальном развитии потустороннего мира. Может быть, это был повар, собравший вокруг себя коллег и поделившийся с ними секретом приготовления рагу из мяса носорога. Не исключено, что инициатором явился заядлый шахматист, устроивший сеанс одновременной игры на тысяче и одной доске, или известный кинорежиссер, завладевший вниманием общественности лекцией о лучшем актере среди президентов и лучшем президенте среди актеров.

Во всяком случае, кто-то наверняка был первым. Почин был подхвачен, и вскоре в раю функционировали многочисленные объединения, напоминавшие клубы и ассоциации, существующие на Земле. Некоторые из них даже названия имели аналогичные: Ассоциация промышленников, Союз дамских портных, Академия киноискусства. Другие носили более поэтические названия: Общество почитателей демократии, клуб «Поварешка», Федерация королевского гамбита…

Поначалу в правящих кругах рая знать не знали и ведать не ведали о появлении опасной тенденции. Когда же слухи о возникновении подозрительных объединений дошли до коллегии двенадцати апостолов, она перетрусила, попыталась запретить никем не санкционированное расслоение общества и ввела ограничения на передвижения по бескрайней территории сада.

Не тут-то было! На следующий день у главных ворот состоялась внушительная манифестация. В ней, по приблизительным подсчетам, произведенным оперативной группой ангелов-хранителей, приняли участие 999 542 представителя от всех райских объединений. Манифестанты пытались вручить Петру петицию, но он их не принял, забаррикадировавшись изнутри арфами из примыкающего к его конторе склада подержанных райпринадлежностей.

— Вы должны немедленно самораспуститься! — кричал главный апостол в форточку, не рискуя открывать окно.

Манифестация длилась недолго. Представители ассоциаций и клубов не решились брать штурмом цитадель главного апостола и ограничились получасовой сидячей забастовкой. Но, не добившись ничего от Петра, иммигранты не обрели желания уступить его требованиям. О роспуске никто и не помышлял. Наоборот, изо дня в день в раю возникали новые кружки, ассоциации, союзы. Так в самое последнее время образовался многолюдный Союз младших клерков. Его возглавил некто Эрл Макковей — молодой, энергичный американец, потребовавший от имени миллионов членов союза неограниченной свободы передвижения по райскому саду и отмены слежки со стороны ангелов-хранителей.

Убедившись, что совладать с массой, одержимой навязчивой идеей, абсолютно невозможно, святая коллегия скрепя сердце примирилась с существованием добровольных объединений, зарегистрировала их в толстых гроссбухах и командировала туда своих архангелов в качестве почетных членов, а точнее говоря — соглядатаев. Положение в раю нормализовалось. Но ненадолго.

Первые же заседания постоянной комиссии по делам иммигрантов под председательством Макслотера вызвали необычайный переполох во всех слоях райского общества. Деяния американца внушали панический страх и создавали атмосферу полной растерянности и безудержной истерии. Появилась категория иммигрантов, кричавших у каждого куста о безоговорочной поддержке Вселенского департамента расследований и его нового директора Генри Макслотера. Эти заявления делались не от хорошей жизни. Бледные лица и дрожащие губы ура-патриотов выдавали прочно засевшее в них чувство ужаса перед перспективой депортации в мир иной, где нежное тепло лучезарного солнца заменено грубым и вульгарным жаром дьявольских костров.

ГОРЯЧИЕ СПОРЫ, изредка переходившие в рукопашные схватки, развернулись в Клубе изящной словесности. Большинство литераторов открыто выступило в защиту иммигрантов, навлекших на себя гнев всемогущего департамента расследований. Лорд Байрон, поднявшись на эстраду, бросил в зал, как вызов, стихи, посвященные Руссо:

Вслед за вечно юным поэтом на трибуну взобрался уже немолодой Фриц Шульц. Этот пронырливый немец из Кёльна со дня появления в райских кущах не пользовался любовью членов клуба. Они не только никогда не читали его произведений, но даже не слышали о них. Иммигранты шутили, что свой первый опус Шульц создал уже в раю, зарифмовав ходатайство о предоставлении ему постоянной визы.

— Леди и джентльмены! — Голос немца звучал сурово и торжественно. — Я должен довести до вашего сведения, что герр Байрон не имел никакого права выступать сегодня перед вами. Поддержав врагов нашего образа жизни, он тем самым автоматически поставил себя вне нашего клуба. Позвольте воспользоваться случаем, чтобы от вашего имени официально и во всеуслышание заявить, что никакие мысли, высказанные герром Байроном во время его пребывания в клубе, не отражали взглядов остальных членов нашего литературного объединения.

Ответом на эти слова был взрыв негодования. Шульц не смутился.

— Как я и предполагал, возражений нет, — неожиданно и довольно нахально резюмировал он. — Место герра… э… как его?.. Байрона займет выдающийся, вдохновенный поэт нашего времени герр Носке.

Изумленное «о-о!», вырвавшееся из груди многочисленных членов клуба, не помешало невозмутимому Шульцу продолжать как ни в чем не бывало:

— Загруженность основной работой не позволила нашему новому коллеге закончить свое эпохальное четверостишие. Как только оно будет завершено, его размножат в миллионах экземпляров, и вы будете иметь счастье не только ознакомиться с ним, но и выучить его наизусть. — Шульц переждал, пока утих гул, и тоном школьного учителя сказал: — А сейчас я прочту вам патриотические стихи.