Леонид Треер - Парадокс Симы

Крокодил Сима пошёл ночью. Утром отпаивали сторожа, увидевшего феномен первым. Сима разгуливал на задних лапах, ковыряя щепкой зуб мудрости.

Зоопарк лихорадило. Скулила собака динго. Нервно смеялись павианы. Уборщицы ходили по двое, держа мётлы, как ружья. Администрация искала решение в комнате без окон. Было ясно: Сима сделает аншлаг. Но! От хорошей ли жизни встал на задние лапы аллигатор? Привкус нездоровой сенсации тревожил администрацию.

Позвонили учёным. Приехал консультант, проживший в семье кайманов три года. Он разразился латынью и увёз крокодила в институт.

Институт был светлый, а коллектив — дружный. Симе выдали белый халат, тапочки, он стал похож на сотрудника. Чтобы раскрыть загадку природы, создали новую лабораторию. Сима бродил по этажам, желая помочь Науке. Бледные соискатели спешили в конференц-зал, сгибаясь под тяжестью диссертаций. У пинг-понговых столов толпились болельщики, одновременно поворачивая головы.

Сима терпеливо ждал, когда им займутся. Он не знал, что тема «Парадокс Симы» рассчитана на пять лет. Он приходил в лабораторию первым и уходил последним. Гудели приборы. На экранах зеленые точки выполняли произвольную программу. Люди с усталыми взглядами варили кофе, классифицировали женщин, шуршали газетами и зевали, не открывая ртов.

Весь август Сима страдал от безделья и заглядывал в глаза человеку. Человек отворачивался, бормоча про столбовые дороги, которых нет, и про лето, которое есть. Лишь однажды лобастенький аспирант из жалости угостил крокодила сигаретой и сделал кардиограмму.

В сентябре лаборатория собралась на совет.

— Лучший из нас,— сказал Шеф,— поедет в колхоз.

Начались самоотводы. Мэнэс Фурин представил справку об аллергии на злаки. Лаборантка Штучкина собиралась ждать ребенка. Стажёр Монолитная боялась потерять жениха.

Шеф мрачнел, готовясь к волевому решению.

Неизвестно, кто первый предложил Симу. Реакция была бурной.

— Он ходит! — восклицал аллергический Фурин.

— Он холостой! — твердила Монолитная.

— Не выронит орудие труда,— добавила Штучкина.

В понедельник, бабьим летом, институт провожал отряд на ниву.

Солнце плело паутину лучей. Играл оркестр. Говорились речи. Посланцы, по-хоккейному мужественные, сидели в автобусе с табличкой «Дети». Среди них был и Сима...

В колхозе городских жалели и берегли от физической работы. Сима вернулся в институт через месяц, поправившись на пуд.

В лаборатории его встретили счастливой материнской слезой и легким байрамом. Преобладали тосты за Симу и его вклад в дело прогресса. Крокодил пил спирт из реторты и неделю страдал головой.

Затем потянулись дни-близнецы. Аллигатора не беспокоили, не вживляли электроды, не делали рентген. Он чувствовал: всем наплевать на его парадокс. В декабре, не выдержав, крокодил пошёл к Шефу.

— Серафим,— мягко сказал Шеф, теребя пуговицу Симиного халата,— конец года — трудное время. Мы пишем отчеты. Потерпите, Серафим. Уже прибыл прибор из Японии...

В январе отдыхали после отчетов.

В феврале выдавали замуж Монолитную.

В марте умы были заняты хоккеем.

В апреле стали мечтать об отпуске.

Сима уже не был похож на того жизнерадостного крокодила, что когда-то появился в институте. Он подолгу стоял у окна, глядя на улицу, равнодушно играл с сотрудниками в пинг-понг и дважды огрызнулся инспектору по кадрам.

В июне Сима твердо решил вернуться в зоопарк. Он в последний раз обошел этажи и мягко опустился на четыре лапы.

Сбежался весь институт. Его пробовали ставить вертикально, но крокодил не желал стоять.

— Таким образом,— сказал Шеф на семинаре,— исследования показали, что ходьба аллигатора носила случайный характер.

Сима был возвращен в зоопарк, где прожил до глубокой старости.

Иногда темными ночами он поднимался на задние лапы и ходил. Но так, чтобы никто не видел.