Михаил Дайнека - Супермены в белых халатах, или Лучшие медицинские байки

– Тетя, тетя, – мальчишка, воспользовавшись отсутствием матери, шмыгнул в комнату и затеребил Диану. – Тетя, вы доктор, да? – Доктор Диана снова кивнула, поглядывая за действиями фельдшера, но Родион Романыч работал уверенно. – Тетя, вы подарите мне шприц, да? Ну подарите, пожалуйста! Подарите, только настоящий, я им уколы буду делать, – он заговорщицки понизил голос, косясь на отвернувшегося отца, – я кошку колоть буду. В глаз! В глаз не больно, совсем не больно, я знаю, мне операцию делали, – горячим торопливым шепотком принялся убеждать он, прислушиваясь к материным шагам в коридоре. – А та кошка, она совсем ничья, точно, она ничейная, она на лестнице живет. Подарите, пожалуйста! – чуть не плача, он распахнул на Диану умоляющие голубые глазищи…

«Остановите Землю, я сойду!» – вывел на замызганной стене узкой, не приспособленной для носилочных больных, затхлой кошачьей лестнице какой-то неоригинальный, но впечатлительный подросток. «Всё идет по плану», – резонно заметил на той же скрижали кто-то мозгами погибче, нутром покрепче. «Купи себе немного смеха», – посоветовал им некто и увел дискуссию в сторону, сделав мир цветным: «Мухоморы – это вам не помидоры», – зафиксировал он радужными буквами, достучавшись до собственной подкорки…

– Кто там? – игнорируя внятный ответ Киракозова, переспросила из-за металлической двери пенсионерка Козикова с Петрушки, к которой приехали, благополучно госпитализировав инфарктного тяжеловеса. – Кто там? – повторила она, разглядывая их в телескопический глазок, словно будучи не в силах отличить эти самые мухоморы от прочих томатов. – Кто там? Кто там? – повторяла бабушка Козикова.

– Неотложная! – продемонстрировала командный голос хрупкая Диана, и дверь немедленно приоткрылась, но только на четверть, и в образовавшуюся щель выглянула невзрачная, словно от рождения напуганная и сразу же ставшая пенсионеркой старушка. – Контрольное посещение после вашего вызова, – уже тише пояснила Диана, и Козикова нерешительно открыла дверь, осторожно посторонилась, пропуская в темную, окнами во двор-колодец, квартиру, из-за почти полного отсутствия мебели казавшуюся просторной и убогой, а из-за зарешеченных окон – еще более темной и уродливой.

Родион Романыч только вздохнул, разложившись за неимением стола на колченогом табурете, а Вежина не удержалась:

– Господи, да зачем вам всё это? – Киракозов возился с кардиографом, а она недоуменно оглядывалась. – Не первый этаж у вас, а такая дверь, да еще решетки на окнах! Ведь и взять-то у вас нечего, даже если кому приспичит, кроме вас самой разве что!

– Да что же, что не первый этаж! – Козикова заспешила, как самописец кардиографа, постреливая испуганными, но сухими и решительными глазками. – Даже и не последний! И что же, что взять нечего? Нечего, а всё равно страшно, теперь, говорят, криминальная революция происходит! Как же, а я?! Вдруг что, вдруг кто, а мне как же?! Страшно…

– Аж жуть, – с сомнением в голосе проговорила доктор Вежина, изучая кардиограмму. – Да еще и криминальная революция сразу, – озадаченно продолжила она, разглядывая пленку с такой же подозрительностью, с какой ее саму рассматривала одинокая пенсионерка Козикова. – Революции не по нашей части, тем более криминальные. Да и вам так пугаться нет резона, а вот больница вам в самый раз показана, не нравится мне ваше сердце. Поедете? – Козикова с готовностью закивала. – Вот и славно, вы пока собирайтесь: смена белья, тапочки, знаете, наверное? – Козикова опять затрясла головой с растрепанными жидкими волосами, поднимаясь с ветхой, покрытой драненьким покрывальцем кушетки, а Вежина подсела к телефону.

– Что у нее такое? – поинтересовался фельдшер Киракозов, когда старушка на минуту вышла из комнаты, бросив на них по-прежнему настороженный взгляд.

– Если честно, то не знаю, – тихо ответила Диана, пережидая очередное «занято» на Центре. – Что касается всяких революций, так это всегда по части психиатров, а по нашей части… Хрен знает, что по нашей части, на пленке петрушка натуральная, в остальном где-то как-то на стенокардию похоже. А разбираться лениво, надо бы Миронычу пленку показать, пусть у него плешь расползается. Так что пока ставим нестабильную стенокардию, – она усмехнулась и назидательно вздернула палец, – что есть не диагноз, а проверенный способ прикрыть собственную задницу. Или повод сплавить куда-нибудь особо надоедливую хронь, которую самим уморить не получается, и лучше всего – в госпиталь инвалидов и ветеранов войны, где эту хронь уже точно уморят… Здравствуйте, – Диана дозвонилась ответственному эвакуатору, отрекомендовалась и продолжила скороговоркой: – Нестабильная адмиралтейская бабушка, шестьдесят восемь лет, куда?.. Хорошо, – она быстро дописала направление и набрала номер неотложки. – Олюшка?! Мы на Петрушке у Козиковой, сейчас в Максимилияновку съездим и свободны. Есть что для нас?

– Ой, есть! – затараторила Оленька, перебивая телевизор, отчетливо слышный в трубке. – Есть, только что приняла! Ой, слушай, представляешь разговор: «Примите вызов, – дамочка звонит, – бабушке девяноста двух лет плохо!» «На что, – спрашиваю, – жалуется бабушка?» «На сердечную астму!» – говорит дамочка. «Как, – говорю, – так-таки вот прямо и сразу на сердечную астму?» «Я, видите ли, – отвечает, – сама медик!» Ну я и говорю: «Понятненько, – говорю, – вы бы так прямо сразу и сказали: 92 года, родственница медик. У нас это называется отягощенным анамнезом…» – Оленька не удержалась и сама себе прыснула. – Вы съездите, ладно? Это вам там совсем рядышком, опять на канале… Ах да, старуха Пиявкина, конечно же, звонила. – Вежина на этом конце провода только вздохнула. – Ничего, не расстраивайся, она полежит пока, потом Бублик обслужит. Он всё равно всё утро дурью маялся, сейчас вот только за плюшками для всех отправился. Так что вы давайте потом без отзвона прямо на базу, как раз к чаю поспеете. Если еще что за это время набежит, я придержу, а после Антошка покрутится, Бублику это полезно. Ладушки? Записываешь? – Диана угукнула, и тараторка Оленька передала вызов…

Мухоморы – это вам не помидоры, но коллеги есть коллеги, и коллег с их родственниками тоже нужно лечить. Лечить надо, даже если их состояние собственно медицинского вмешательства вовсе не требует, и даже наоборот…

– Пожалуйста, – женщина лет на десять постарше Вежиной и килограммов на двадцать потяжелее пригласила в комнату. – Вот, прошу вас, – показала она не то на кровать, где лежала отягощенная родственным анамнезом древняя старушка без всяких признаков сердечной астмы, не то на прикроватную тумбу с батареей дорогостоящих медикаментозных дефицитов. – Вот, только у нас уже приступ закончился, кажется.