Константин Изварин - Военно-морские рассказы

Поскольку никто из сигнальщиков не мог постичь слету великую мудрость: «Чего им надо давать? И причем тут Москва? К сигнальной вахте?», они посмотрели друг на друга, надеясь видимо, что у кого-то в глазах мелькнет искорка понимания.

На худой конец, сойдет и озарение.

Наконец, самый сообразительный сказал, обращаясь к старшему вахты:

— Звони дежурному.

И все вздохнули облегченно. «Точно. Дежурный-то прекрасно знает, что делать в такой ситуации. Во-первых, он как-никак офицер, а, во-вторых, ему по должности положено с такими бедами справляться».

Результаты превзошли все ожидания. Дежурный по кораблю справился с делом в один миг.

— А чего ты мне звонишь? — вполне справедливо осведомился он. — Я что ли, по-твоему, с Москвой говорить буду?

Рожи сигнальщиков синхронно вытянулись. Они-то считали, что все именно так и должно быть. «А я, что ли?», — подумал в эту минуту каждый из них.

— Командиру звони, — сказал дежурный. И отключился.

Надо же! Как это мы сами не додумались? Вахтенный сигнальщик покосился на «трубку» «Чайки», олицетворявшую для него скотину телефониста и решительно снял трубку корабельного телефона.

— Товарищ командир... — сказал он. — Москва... звонит...

Когда надо командир соображал очень быстро.

— Есть, — сказал он. — Сейчас буду.

Вахтенный сигнальщик облегченно воткнул трубку в крепления. Решилось... наконец-то.

— Сейчас, — сказал он телефонисту в «Чайку». — Сейчас командир придет. Он с Москвой поговорит.

— Вы че! — Отчаянный вопль едва не разорвал динамик. — Я ж пошутил!

Сигнальщики, все пятеро, открыли рты, желая высказать телефонисту все, что они думают о таких шутках и о людях, которые их придумывают...

— Где? Где Москва? — Маленький, верткий, стремительный — командир ворвался на ГКП, озираясь в предвкушении.

Четверо сигнальщиков попросту исчезли. Пятый — бедняга вахтенный — пожевал губами, потом сунул трубку командиру и слинял, через задраенную дверь.

Телефонист! Идиот! Надо ж понимать когда можно шутить!

Старпом должность уникальная. Это вам не просто офицер в фуражке, не просто цепной страж корабельной организации. Не-ет, старпом это... это старпом, одним словом. Перефразируя картавого и лысого Вождя, можно сказать: «Всякий старпом должен быть офицером, но не всякий офицер может быть старпомом». Потому как старпом — это личность. И личность незаурядная.

И уж вовсе неверно будет считать, что мощь корабля держится на четырех винтах. Нет, не на винтах она держится — на старпоме. На его авторитете, отношении к службе и умении донести свою мысль до личного состава. Например:

Команда «Первой очереди построиться в магистральном коридоре для перехода в столовую» застала эту самую «первую очередь» уже в самой столовой, где она, удобно расположившись за столами, сочувствовала нашей сборной, проигрывающей очередной чемпионат. Выражения, вдохновенно изобретаемые нашими болельщиками, были столь «берущими за душу», что камбузный наряд, состоящий, как на подбор, из матросов первого года службы замирал в восхищении, обливая ноги флотским борщом.

Обед грозил затянуться. А через открытые двери в столовую заглядывала «вторая очередь», которой тоже хотелось увидеть как «продуют» наши футболисты.

Дождавшись именно этого момента, из каюты, дверью выходившей прямо в магистральный коридор (ну, чтоб ближе к личному составу) появился старпом. Худой, длинный как жердь, он критически осмотрел местную «Ходынку», пошевелил усами и тронулся, рассекая толпу как героический ледокол «Ленин» льды Арктики.

— Без слов, Советский Союз, крокодил, — раздельно сказал он, остановившись в самом центре столовой, и помахивая правой рукой, как это обычно делают наши вожди с мавзолея.

Казалось бы, бессмысленный набор слов. Но как подействовал. Телевизор тут же потух, а болельщики, мгновенно утратив всякий интерес к судьбе чемпионата, попросту испарились.

Старпом подарил весьма выразительный взгляд дежурному по камбузу и удалился с чувством выполненного долга.

Вот такое оно — слово командирское.

Быстов бежал, звонко щелкая подошвами тропических тапочек по палубе, залитой некогда кузбасслаком и приобретшей в последствии тот самый «радикальный черный цвет», столь любимый сатириками и нашим командиром.

— Ты куда? — поймал я его за рукав.

— За картошкой, — лаконично ответил Быстов, переводя дух.

Быстов, он, вообще, человек честный. Со своими, я имею в виду. Этим, кстати, он выгодно отличается от своих отдаленных предков, в искусстве дипломатии собаку съевших. В буквальном смысле тоже. Родом Быстов из Читинской области. Из той ее части, которую китайцы настойчиво именуют своей исторической территорией. Черт его знает, быть может, они и правы. А если посмотреть на Быстова, то наверняка. Ибо в лице старшего матроса Быстова явственно просматривается азиатское происхождение. Этакий железнозубый Чингисхан в тропических шортах милитаристски-синего цвета. И в силу азиатской мудрости своих предков, Быстов никогда не обижается, если мы говорим: «...после войны границу перенесли. А так бы ты китайцем родился...».

Так что если Быстов заявляет, что сбежал с вахты за картошкой, значит, так оно есть на самом деле. Но зачем?

Я замер, раззявив рот в немом удивлении, глядя на Быстова как бедуин на кофеварку.

— За картошкой, — повторил Быстов. — Командир послал.

И скрылся, растворяясь в сумерках, наступление коих в южном Вьетнаме сравнимо с кирпичом, летящим тебе на темечко с высоты седьмого этажа.

— Интересно, — сказал я сам себе, спускаясь в прохладу внутренних помещений, — а зачем командиру картошка?

Перед глазами тут же встала картина: командир, голый по пояс, под проливным тропическим дождем, ежевечерне поливающим наш корабль, жарит картошку на крохотной электрической плитке, воткнув трезубую вилку прямо в розетку корабельного освещения. А старший матрос Быстов, действуя совместно со своим наблюдателем, прыгают вокруг, защищая сковороду от холодных тяжелых капель и уворачиваясь от шипящих брызг жира. Сюрр, бред, то есть. Но скажите мне, пожалуйста, зачем командиру, исполняющему в данный момент необременительную, но весьма необходимую должность обеспечивающего офицера и находящемуся, в связи с этим, на мостике, или поблизости, картошка? А если и нужна, вдруг, то неужели за ней сбегать некому? Кроме вахтенного сигнальщика?

— Быстов за картошкой пошел, — объявил я нашим, зайдя в кубрик.

— Угу, — ответили наши. Невозмутимые как могикане.

И снова зашлепали картами. На кону стояли целых два коробка спичек — сумма внушительная, для курильщиков, коих у нас хватало, в особенности.