Эдуард Дворкин - Государство и светомузыка, или Идущие на убыль

— Что это? — Скрябин взял Плеханова под локоть. — Дама в малиновом… если не ошибаюсь, супруга ваша Розалия Марковна… а та, другая, в сиреневом… спиною к нам…

— Спиною к нам — Татьяна Федоровна. — Великий Мыслитель почесал пяткою колено. — Розалия Марковна телеграфировала ей, что вы здесь и пригласила погостить… ваша жена живет на вилле более недели…

Не сговариваясь, друзья повернули назад. Близилось время обеда. И оба чувствовали, что проголодались.

Вернувшись той же дорогою, мужчины наелись за табльдотом запеченных в тесте ракушек, выпили по нескольку рюмок ароматной граппы. После кофе, ликеров и сыра Георгий Валентинович предложил Александру Николаевичу пройти на второй этаж.

Они поднялись по широкой мраморной лестнице и оказались в просторном холле, убранство которого поражало своим великолепием. Повсюду расставлены были величественные статуи, развешены дорогостоящие полотна, постелены ковры редкой ручной работы. В углу распухший от водянки господин тренькал на прекрасном концертном инструменте. Изображая из себя аккомпаниатора, он провоцировал замученную крапивной лихорадкою немолодую даму на некое подобие мелодического кваканья. Еще несколько пациентов с расстроенными слуховыми способностями, напустив на лица сентиментальное выражение, восседали вокруг рояля на высоких золоченых стульях.

Решительнейшим образом попросив публику немедленно удалиться и дождавшись, пока последний из клиников не покинет пределов помещения, Плеханов уселся за рояль и тщательно протер клавиши.

Приготовившись к каком-то сюрпризу, Великий Композитор расположился на скользкой сафьяновой козетке и принялся обмахиваться снятой с головы панамой. Висевшие под потолком вентиляторы отчего-то не работали, и внутри было душно.

Плеханов сидел прямо. Его руки были скрещены на могучей груди, глаза закрыты, красиво посаженная голова раскачивалась из стороны в сторону — он настраивался внутренно и скоро должен был заиграть.

Прошла минута, другая — и вот две большие мускулистые руки взметнулись, казалось, к самому потолку и пикирующими орлами бросились на беззащитную черно-белую добычу.

Скрябин вздрогнул. Могучие и страстные звуки — этот прорывающийся наружу страшноватый иронический смех… все, несомненно, было отлично ему знакомо, но он, обладатель уникальной музыкальной памяти, не мог вспомнить автора и названия вещи.

— Это Лист? — схватил он Плеханова за руку, едва тот кончил. — Похоже на его «Мефисто-вальсы»…

Великий Мыслитель выбрал из пачки самую толстую папиросу.

— Нет, — как-то особенно произнес он. — Это не Лист.

Александр Николаевич возбужденно забегал по интерьеру.

— Глинка? — торопливо бросал он. — Рубинштейн? Балакирев? Римский-Корсаков?.. Может быть, Шостакович?

Интригующе улыбаясь, Плеханов пускал в потолок густые синие струи и отрицательно поматывал головою.

— Сдаюсь! — Великий Композитор сокрушенно развел руками. — Не могу определить… такое со мной впервые. Скажите же, не мучайте меня более…

Георгий Валентинович встал и сделался серьезным.

— Это — Скрябин! «Сатаническая поэма».

— Ничего не понимаю! — Александр Николаевич дернул себя за нос. — Как? Почему? Когда?

Великий Мыслитель мягко положил руку на плечо друга.

— В Цюрихе. — Он говорил уже не боясь коснуться окончательно зарубцевавшейся раны. — Я пришел к вам… вы играли… это было бессознательно… я опасался, что вы позабудете и решился записать. Вот. — Он сунул руку за пазуху и вынул лист нотной бумаги.

Скрябин торопливо пробежал партитуру.

— Тут надо кое-что изменить… совсем немного… кварто-квинтовое и секундово-септимовое соотношение звуков…

Он сел за рояль, уже никого не видя и не слыша.

Плеханов подошел к дверям, широко развел руки и так, никого не впуская, стоял, пока последний гениальный звук не истаял под высоким лепным потолком.

Дни летели незаметно, время протекало беззаботно, мужчины в изобилии ели фрукты, подолгу лежали в глубоких полосатых шезлонгах, ныряли с высоких утесов в голубую прозрачную воду, отчаянно флиртовали и предавались естественным радостям жизни.

Александр Николаевич загорел, окреп, его лицо лоснилось, он поправился на несколько фунтов. Чувствуя, что немаловажный период его жизни благополучно завершился, а время следующего еще не подоспело, он с удовольствием отдыхал от всех и вся.

Мысли в голове были медленные, ленивые. Появляясь, они проползали под черепной коробкой и, никак не затрагивая эмоциональной сферы, бесследно растворялись в эмпирических субстанциях… одна, впрочем, повторялась и несколько тревожила.

— Скажите, Георгий Валентинович, — распластавшись на песке, поинтересовался как-то Скрябин, — мои апартаменты… питание… медицинское обслуживание… все это стоит недешево, а у меня денег нет вовсе…

Плеханов перевернулся на подстилке с живота на спину.

— Не стоит беспокоиться, — широко зевнул он. — Ни вам, ни Татьяне Федоровне оплачивать ничего не придется…

— Как так? — удивился Великий Композитор. Он поднял голову и приспособил ее на согнутой в локте руке. — С чего бы это хозяину санатории делать мне этакий презент?

Великий Мыслитель сел, скрестил руки на могучей волосатой груди.

— Хозяева санатории почитают за честь держать у себя столь знаменитого человека, — вглядываясь куда-то вдаль, ответил он. — Не думайте ни о чем… посмотрите, там, на горизонте, уж, не турецкий ли фрегат?!

Александр Николаевич почувствовал фальшивинку, неверную нотку, легчайшего «петушка», проскочившего в отлично поставленном голосе друга. Поднявшись, он загородил Плеханову виды.

— Я вижу, вы со мной играете в какие-то игры… я категорически протестую… извольте немедленно бросить этот тон!.. Кто хозяин виллы?

Плеханов сосредоточенно откусывал заусеницу.

— Хозяин — богатый промышленник из Милана.

— Где он? Я хочу видеть его и благодарить за гостеприимство!

— Он здесь не живет… вилла сдана в аренду…

— Кто же, черт возьми, всем здесь заправляет?! Кто этот арендатор?!

Георгий Валентинович щелкнул резинкой купальных трусов.

— Арендатор виллы — Розалия Марковна. Она же и главный врач санатории.

Великий Композитор расхохотался.

— Полноте, друг мой! Всем известно, что ваш тесть и отец Розалии Марковны пересылает вам пятьдесят рублей в месяц! На такие деньги не разгуляешься!.. Вы ведь спиртовки себе приобрести не могли — помнится, яйца сырыми кушали! Адреса аптекарю надписывали, марки клеили на конверты, чтобы на хлеб заработать… а тут — вилла!.. Нет, Георгий Валентинович, оставьте, прошу вас… не смешите… ох, уморили! Арендаторы!..