Хенрик Бардиевский - Натюрморт с усами (сборник)

Но человек по природе своей склонен к иллюзиям.

Человеку кажется, что пребывает он на своём месте исключительно по собственной воле. Он не принимает во внимание мистических и сверхъестественных факторов, не учитывает приговоров слепого и подчас злобного рока, за которым всегда остаётся последнее слово.

Случилось так, что деятели культуры на одном из совещаний выяснили, что в литературе освободилась вакансия на постаменте.

— Ну и ну! — воскликнул Один-Из-Выдающихся-Деятелей. — Надо срочно заполнить эту вакансию!

— Видите ли, ваше превосходительство, — сказал Один Из-Мало-Выдающихся-Деятелей, — к сожалению, сейчас никто на эту вакансию не тянет.

Выдающийся Деятель насупился.

— Я поражаюсь вашей близорукости, Мало-Выдающийся Деятель, — сказал он. — Заполнить эту вакансию необходимо. Это дело нашей чести. Мы не можем допустить невыполнения плана роста, столь безошибочно начертанного мною на текущий год.

— Но…

— Никаких «но»! То, что сейчас никто не тянет на памятник, — препятствие легкоустранимое. Мы напишем на бумажках фамилии известных нам писателей и будем тянуть жребий.

— А если выигравший откажется?

— Мы обяжем его в административном порядке. Да и вообще, — Один-Из-Выдающихся-Деятелей взмахнул рукой, — будьте спокойны!

Счастливый жребий пал на Хенрыка. Когда к нему явилась делегация с лавровым венком и патентом, свершилось чудо. Мало-Выдающийся Деятель не успел кончить свою утверждённую свыше речь, как Хенрык человек, в общем-то, неспортивный, с лёгкостью балерины вскочил на постамент. И тут же окаменел в монументальной позе.

И стоял Хенрык на постаменте, стоял монументальный, нескромный, неприветливый, неробкий и невежливый— во всех отношениях не на своём месте. Он тут же перестал писать свои добросовестные и дельные произведения, потому что можно ли, стоя на постаменте, писать добросовестные и дельные вещи? И писал он вещи монументальные, нескромные, неробкие, недружелюбные и нелицеприятно-нахальные, но их никто не читал — ведь на какой чёрт это кому нужно?

Время шло. Как-то Один-Из-Выдающихся-Деятелей спросил:

— Что это за тип стоит на постаменте и занимает там место?

Так как никто не мог на это обстоятельно ответить, Один-Из-Выдающихся-Деятелей постановил:

— Идите и стащите его с постамента.

Это была душераздирающая картина, когда четверо Средне-Выдающихся-Деятелей стаскивали Хенрыка с постамента. Он хрюкал (да, хрюкал!), пинался, вырывался и, уже поверженный наземь, старался снова вскарабкаться на постамент. Тщетно. Кто-то другой, назначенный Деятелями Культуры, уже успел вспрыгнуть на место и ногами спихивал Хенрыка. Он не отзывался даже на компромиссное предложение подвинуться и немножко постоять вместе.

Хенрык никогда больше не вернулся на своё место. Оттуда возврата нет — оттуда путь в небытие, сложенное из монументальности, горечи и дурного обмена веществ.

Люди, ради бога, поосторожней с памятниками!

Перевод Л.Тоома

Высокая комиссия собралась, чтобы оценить лепёшку— произведение начинающего пекаря. Первый из членов комиссии, взяв в руку циркуль, заявил, что форма лепёшки оставляет желать много лучшего. Второй обвинил лепёшку в том, что она пахнет булкой, а не духами «Кельке флёр». Третий доказал, что лепёшка не помогает против облысения. Четвёртый осудил лепёшку, как слишком мягкую: её нельзя подложить под расшатанный стул. Наконец, пятый член комиссии очень удивился, почему лепёшка не говорит «мама» и «папа».

Опечаленный неудачей, пекарь снова взялся за дело и уже через год представил комиссии лепёшку, испечённую точно по её указаниям. Лепёшка эта была идеально круглой, упоительно пахла духами, способствовала произрастанию волос, годилась для подкладывания под шаткие стулья и отлично выговаривала «мама» и «папа». После многочасового совещания комиссия лепёшку приняла. На единственный небольшой недостаток комиссия не обратила внимания: лепёшку нельзя было есть.

Перевод В.Чепайтиса

Я шёл по пустынному полю, покрытому грязным тающим снегом, и с волнением думал о своём будущем репортаже из такого солидного научно-исследовательского центра, каковым, несомненно, являлась Лаборатория.

Голова моя была набита всевозможными нейтронами, мезонами, протонами, гиперонами, позитронами, и меня охватывал панический ужас при мысли, что во время предстоящих бесед я всё это перепутаю.

Лаборатория находилась далеко за городом, и от последней автобусной остановки пришлось ещё порядочное расстояние прошагать пешком. Так что у меня было достаточно времени, чтобы повторить мысленно очерёдность вопросов. Кроме того, я мог уже издали освоиться с видом Лаборатории, приземистое здание которой лежало на пустой равнине и отчётливо вырисовывалось на фоне серых холмов, окаймлявших со всех сторон наш город.

После двадцатиминутного марша я наконец доложил о своём прибытии в проходной, предъявив вахтёру редакционное удостоверение. Тут ко мне присоединился курьер, и вместе с ним мы направились в кабинет директора.

Профессор уже ждал меня, предупреждённый по телефону вахтёром о моём визите. Он сидел в огромном кресле, а перед ним, на сверкающем письменном столе красного дерева, высились кипы книг и научных журналов. Даже на стенах кабинета висели графики, иллюстрирующие ход всевозможных сложнейших физико-химических процессов.

Я поздоровался с профессором, передал ему привет от нашего главного редактора, некогда учившегося вместе с ним в школе первой ступени, и не мешкая приступил к интервью.

— Пан профессор, — начал я, положив перед собой на стол блокнот и авторучку, — какие цели ставит перед собой Лаборатория и какова область её исследований?

Профессор немного помедлил с ответом. Наконец, откашлялся и произнёс тихим голосом:

— Цель наших исследований, гм, довольно специфична. Мы занимаемся тут исключительно ниспровержением общепринятых физических законов и правил математики.

«…Ниспровержение законов и правил математики». — записал я в блокноте. — А можно ли узнать зачем?

По той простой причине, что их слишком много! Уже сейчас мы констатируем, что самые способные студенты и солидные учёные мужи не могут угнаться за научным прогрессом, не управляются с огромным, постоянно нарастающим потоком информации. Физика становится слишком трудной для физиков, математика — для математиков. Следовательно, необходимо частично освободить их от балласта. Такова наша основная цель.