Чевгун Федорович - Если можешь – беги…

… Уже лег снег, когда в субботу утром к Шитовым неожиданно пришел капитан Семенов.

– Дело мы ваше закрываем, – объявил он Ирине прямо в прихожей. – Правда, я пока еще не знаю, по какой именно статье уголовно-процессуального кодекса мы его закроем. Может, за неимением состава преступления, а может, и за недоказанностью… Не знаю. Это мы потом решим.

Ликуй, Фемида! Кто сказал, что ты слепа?!

У Ирины на глаза навернулись слезы…

– А вот дверь я бы все-таки укрепил, – добавил Семенов, уже собираясь выходить из квартиры. – Хилая она у вас, дверь. Разок пнул ее – и готово, заходи – и грабь… Или похуже чего. Время-то сейчас – какое? Сами знаете. Бандиты, жулики… Вот так заглянут среди ночи – и все! И соседи не помогут.

Пошевелил усами – и ушел. А буквально же на следующий вечер, часов в одиннадцать, в дверь сильно постучали.

– Кто там? – спросил через дверь Шитов.

Ответа не последовало. В дверь продолжали стучать.

– Да кто там, черт побери? – снова спросил Шитов, едва удерживая себя от желания сходить на кухню и взять в руки хотя бы нож.

За дверью сопели и продолжали неторопливо стучать в дверь через равные промежутки времени. Продолжалось это с минуту, не больше, и вдруг все смолкло.

Шитов перевел дыхание. Кто это был? А черт его знает!

С работы Ирина ушла сама. Ее никто не выгонял. Она могла бы по-прежнему делать свою программу, но – не захотела: не было сил. "Непонятка" пробралась и на радио. Милейший Ваня Сойкин, прежде щедро рассыпавший любезности в адрес Ирины и часто зазывавший ее к себе на чашку кофе, теперь ходил по редакции и как собака репейник разносил более чем прозрачные намеки о том, что произошло "с одной нашей скромной журналисткой в фирме "Кондор". Другие, к сожалению, вели себя не лучше: шушукались у Ирины за спиной, чуть не показывая на нее пальцем… Что ж, люди Гарца сумели запустить в нужный им слух, и теперь с удовольствием пожинали сладкие плоды измышлений и кривотолков.

Ирина написала заявление и отнесла его директору телерадиокомитета Дерябину.

– Может быть, ты передумаешь? Останешься? – спросил он, прочитав заявление.

Ирина покачала головой:

– Нет. Ухожу. Я так решила.

– Ну и глупо! – вырвалось у Дерябина. – Совершенно глупо! Я ведь знаю, что ничего скверного ты не совершила. Я тебе верю, понимаешь? А ты – уходить собралась…

– Да, собралась. И уйду, – твердо сказала Ирина. – После того, что случилось, на радио работать я больше не смогу. Извините…

Она ушла, оставив заявление на столе. Говорить больше было не о чем. Дерябин придвинул к себе лист бумаги и снова прочитал то, что было на нем написано:" в связи с семейными обстоятельствами…" и т.д. Помедлив, черкнул в левом верхнем углу: "В отд. кадров. Уволить с…" И прочее, что полагается в таком случае. Вздохнул – и расписался. Все!

Дерябину было жаль терять Ирину Шитову. Но Дерябин – понимал: отныне работать на радио ей не дадут. Даже если он, Дерябин, захочет лечь поперек дороги клеветникам. Обойдут – и двинутся дальше!

И однако же, на ближайшей планерке Дерябин не выдержал. Он сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Вы все знаете, что Шитова ушла с работы… Лично мне – горько, что так получилось. И еще – мне стыдно, что она – ушла. Да, стыдно – и за вас, и за себя…

Милейший Ваня Сойкин слегка притушил улыбку. Однако не до конца. Ване Сойкину было от чего улыбаться. Только вчера он делал интервью с Гарцем и ушел из фирмы "Блонд" осчастливленный богатым презентом. А еще Борис Моисеевич пообещал свозить по весне журналиста на своем судне в Японию…

А Ирина, уходя из редакции, думала об одном: о том, что слухи, наверное, уже дошли до тех, кому она помогала своими материалами: до рабочих, которых обижали начальники, и до начальников, которых не понимали в " верхах". Неужели они могут поверить в эти сплетни? Да нет же, нет!

Наверное, большинство все-таки не поверило слухам. А те, кто поверил… ну что ж! Когда-нибудь им станет стыдно за это, думала Ирина.

Когда-нибудь…

– Надо уезжать с Сахалина, – сказала Ирина, вернувшись домой.

– Ты права, действительно, надо уезжать. Я завтра же зайду к редактору, – ответил Шитов. И на следующий же день зашел к Воронову.

– А куда вам спешить? – удивился тот. – Я же вас никуда не гоню! Сидите, работайте… Правда, в последнее время вы стали мало писать… Точнее, вообще ничего не пишете! Так, какие-то информации, и все. Конечно, я не сторонник репрессий, – здесь Воронов усмехнулся, – я не люблю ущемлять своих сотрудников в материальном плане, но… Но по строчкам вы, Шитов, чуть не на последнем месте. А ведь квартальную премию, вы знаете, получает лишь тот, кто успешно справляется со своей нормой строк. Поэтому я вынужден буду лишить вас премии, имейте это в виду.

– Я буду это иметь в виду, – послушно отвечал Шитов. – Но вы не ответили мне на вопрос: отпускаете вы меня из газеты или нет?

– Вы хотите уехать?

– Да. Мы хотим уехать. На материк. Я же вам говорил.

– Ну уж извините! – Воронов поднялся из-за стола и подошел к Шитову, который все это время стоял напротив редакторского стола. – Так вот, сразу, я вас отпустить не могу. Вот отработаете положенные два месяца, и уж тогда… Если, конечно, к тому времени не передумаете. Но лично я на вашем месте подумал бы, прежде чем куда-то уезжать. Может, есть смысл остаться?

– Зачем? Зачем остаться? – чуть не выкрикнул Шитов. Воронов пожал плечами:

– Ну, попытаться как-то изменить ситуацию… Да хотя бы начать побольше писать материалов о людях, вот зачем! – Воронов вернулся на свое место, неторопливо уселся за стол, пошлепал ладонью по заявлению об уходе. – Вот вы когда, например, встречались с Фалеевым в последний раз? Не помните… А Фалеев, между прочим, звонил мне на той неделе, просил, чтобы к нему подъехал кто-нибудь из журналистов. Есть и другие люди, тоже по-своему интересные…

Словом, Воронов заявление Шитова не подписал. Сказал, что подумает и вернется еще к этому разговору. Но не скоро. Через два месяца.

Шитов вернулся домой расстроенным.

– Не отпускают, – вздохнул он. – Видимо, придется отрабатывать два месяца. Что ж, будем сидеть – и ждать.

– Чего – ждать? Ну чего? – крикнула жена. – Даже если мы и останемся, все равно – лучше того, что было, уже не будет. Ты понимаешь? Не будет!

Он согласился с этим:

– Да, скорее всего – не будет. Но ведь два месяца, они быстро пролетят, не так ли? Пока то да се, пока квартиру продадим… А может, завтра же начнем ее продавать? – весело воскликнул он. – Продадим, сядем – и уедем. И двух месяцев не будем ждать. А трудовую книжку мне Воронов потом по почте вышлет.

– Он за прогулы тебя уволит, – сказала жена.

– Ну и что? – спросил Шитов. – Ничего… Как-нибудь переживем!