Стивен Ликок - Сумасбродные сочинения

Естественно, памятуя собственное саркастическое высказывание, я начал со своего прадедушки. Никогда не забуду странную дрожь, охватившую меня, когда директор агентства сообщил, что сигнал вызова прадеда к телефону уже отправлен.

Прадедушка — надо отдать ему должное — не заставил себя ждать. Отозвался через три минуты. Не знаю, чем он занимается в мире духов — выяснить так и не удалось, — но прадедушка явно бросил все дела и поспешил к телефону. Пускай позже я испытал разочарование, тем не менее, позвольте заявить прямо и открыто: он хотя бы пунктуален. Сколько я ни звонил, прадед отвечал без заминки. Людям, склонным придираться к методам спиритов, стоит задуматься: подобная пунктуальность уже сама по себе неопровержимо свидетельствует о безукоризненной честности.

Беседуя с прадедушкой в первый раз, я был настолько потрясен мыслью о разделявшей нас пропасти времени и пространства, что, пожалуй, в своих вопросах проявил излишнюю бестактность.

— Ну, как ты, прадедушка? — спросил я.

Его голос звучал так отчетливо, словно он находился в соседней комнате:

— Я счастлив, очень счастлив. Поведай всем, что я счастлив.

— Прадедушка, — пообещал я, — можешь на меня рассчитывать. Я всем расскажу. А где ты, прадедушка?

— Тут, — ответил он, — за пределами.

— За пределами чего?

— Здесь, на той стороне.

— Стороне чего? — не понял я.

— Великой безбрежности, — пояснил он. — На том конце безграничности.

— Ага, понятно, — сказал я. — Вон ты, значит, где.

Мы немного помолчали. Поразительно, как трудно найти тему для разговора с собственным прадедом. Я только и смог выдавить:

— А как у вас с погодой?

— Здесь нет погоды, — ответил прадедушка. — Здесь всегда ясно и прекрасно.

— Ясно — значит, солнечно? — уточнил я.

— Здесь нет солнца, — возразил прадедушка.

— А тогда как же ты говоришь… — начал я.

Тут директор агентства похлопал меня по плечу, напоминая, что две минуты разговора, за которые я заплатил — чисто символически — пять долларов, истекли. Впрочем, агентство любезно уведомило меня, что за дополнительные пять долларов прадедушка будет говорить еще две минуты.

Я подумал и решил, что на первый раз хватит.

Не хочу сказать дурного слова о прадедушке, но в разговорах, проходивших в последующие дни, он показался мне — как бы точнее выразиться — неудовлетворительным. Прежде — по эту сторону, если пользоваться принятым у нас, спиритов, термином, — он был на редкость одаренный человек, английский судья; так, по крайней мере, мне всегда рассказывали. Однако на той стороне мозги прадедушки, похоже, серьезно повредились. Я так полагаю: живя постоянно на ясном солнце, прадедушка заработал солнечный удар. Впрочем, я могу ошибаться. Возможно, у него обычная локомоторная атаксия. Одно несомненно: он очень, очень счастлив. Прадедушка упирал на это при каждом разговоре. Впрочем, известно, что слабоумные часто бывают счастливы. Еще он говорил, что рад находиться там, где он есть; и я рад за него. Пару раз мне пришло в голову, что прадедушка счастлив, потому что выпил: что-то в его голосе, несмотря на великую пропасть, навело меня на эту мысль. Однако прадедушка сообщил, что там у них нет ни выпивки, ни жажды, потому что все ясно и прекрасно. Я поинтересовался, полный ли там «сушняк», как в Канзасе, или за большие деньги можно достать. Ответа не последовало.

А закончилось наше общение ссорой. Что говорить, я сам виноват, но мне вправду думалось, что прадедушка, один из крупнейших английских юристов своего времени, мог бы сказать что-нибудь полезное.

Вышло так: я поспорил — примерно в середине прошлой зимы — с приятелями в клубе насчет юридической трактовки Закона Адамсона. [5] закон о 8-часовом рабочем дне на железной дороге (1916); открыл «новую эру государственного вмешательства». Спор разгорелся не на шутку.

— Я прав, — заявил я. — И докажу, если дадите время обратиться к специалистам.

— К прадедушке обратись! — фыркнул один из спорщиков.

— Именно, — ответил я. — Так и сделаю, — и направился через всю комнату прямо к телефону — звонить в агентство.

— Позовите моего прадедушку, — сказал я. — Это срочно.

Он ответил. Что за добрая душа! Вот она, пунктуальность, скажу я вам. Он ответил.

— Прадедушка, — начал я. — У нас возник спор по поводу конституционности Закона Адамсона и полномочий Конгресса согласно Конституции. Ты ведь должен помнить, как делали Конституцию. Этот закон — он тебе как?

Последовало молчание.

— Ну, прадедушка, как закон? — повторил я. — Не подкопаешься?

И тогда прадедушка заговорил.

— Здесь, — вещал он, — нет законов, нет членов Конгресса и нет Адамсов; здесь ясно и прекрасно, и…

— Ах, прадедушка, — сказал я, раздраженно повесив трубку, — какой же ты болван!

Больше я с ним не разговаривал. Все же мне жаль его старую хлипкую душу, порхающую в безграничности, всегда готовую мчаться к телефону, душу счастливую, бестолковую и любезную; если на то пошло — прадед стал лучше, чем был при жизни; и наверняка он одинок там, в Необозримости. Все равно, больше я ему не звонил. Он счастлив — да и пусть.

На том мое знакомство с миром духов и прекратилось бы, не приди снова на выручку мой друг.

— Ваш прадедушка кажется слегка заторможенным, слегка нудным? — спросил он. — Вам нужны ум, сила, энергия? Обратитесь к духам великих — выдающихся современников вашего прадеда!

— Ну, разумеется! — воскликнул я. — Вызову Наполеона Бонапарта, — и поспешил в агентство.

— Возможно ли, — спросил я, — вызвать императора Наполеона и поговорить с ним?

Возможно ли? Безусловно. Оказалось, нет ничего проще. Для Наполеона Бонапарта символическая плата составила десять долларов, а не пять; я рассудил, что если прадедушка стоил пять, то Наполеон Бонапарт за десятку — просто даром.

— А долго ждать? — уточнил я на всякий случай.

— Мы отправим сигнал вызова немедленно, — последовал ответ.

Как и прадедушка, Наполеон оказался пунктуален. В этом ему не откажешь. Пусть мое мнение о Наполеоне Бонапарте изменилось в худшую сторону, но охотно признаю: никогда не доводилось мне беседовать с человеком более пунктуальным, обязательным и любезным.

Он отозвался через две минуты.

— На линии, — сказали мне.

Я взял трубку дрожащей рукой.

— Привет! — сказал я. — Est-ce que c’est l’Empereur Napoleon a qui j’ai l’honneur de parler? [6] Я имею честь говорить с императором Наполеоном? ( фр .).

— Это как? — спросил Наполеон.

— Je demande si je suis en communication avec l’Empereur Napoleon… [7] Я спрашиваю, разговариваю ли я с императором Наполеоном… ( фр. ).

— А, — отозвался Наполеон, — порядок, говорите по-английски.

— Как? — поразился я. — Вы говорите по-английски? Я всегда считал, что вы ни слова по-нашему не знаете.