Дмитрий Горчев - Путь Джидая (сборник)

Ему потом даже поставили памятник. Этот памятник представляет собой много-много дудочек, торчащих, видимо, из Жопы, но на Жопу не очень похоже. Никаких надписей на памятнике нет, но каждый и без надписей знает, что это памятник самому идеальному Придурку, какой только может быть.

Я вот чего никогда не мог понять – это почему люди между собой спорят.

То есть поспорить, конечно, можно: про футбол там или какое пиво лучше. Это и не споры даже, а так, попиздеть.

Другое дело, когда речь заходит о вещах глубинных и принципиальных. Ну вот, например, один человек говорит другому: «Ты Пидорас и Хуесос!», а ему другой возражает: «Нет, это ты Пидорас и Хуесос!»

В простых человеческих средах, лишённых наносных культурных излишеств, таких как тюрьма или армия, подобные споры разрешаются очень просто: кто кого отпидорасил и отхуесосил, тот и победил, один-ноль. При этом у проигравшего всегда остаётся возможность подкараулить победителя за инструменталкой с топором и зарубить – ничья, стало быть.

Однако мы с вами люди все интеллигентные. Нам наше воспитание позволяет пидорасить и хуесосить только устно и письменно. Но ведь понятно, что при помощи логических доводов убедить кого бы то ни было в том, что он Пидорас и Хуесос до такой степени, чтобы тот разрыдался и повесился, абсолютно невозможно.

Поэтому такие выяснения у культурных людей никогда не происходят один на один. Обязательно нужна публика. Раз нельзя убедить неприятеля, можно убедить зрителей.

Впрочем, в этом случае победа со счётом 1 : 0 становится недостижимой, можно победить только со счётом ну, например, 0,63 : 0,37. Или, если учесть тех, кто так и не склонился ни на чью сторону, будет, скажем, 0,45 : 0,31 : 0,24.

При этом обе стороны, видимо инстинктивно, придерживаются кармических идей: они полагают, что если уговорить как можно больше народу ненавидеть неприятеля, то у него вылезут на голове все волосы и отвалится Хуй. Но и тут все, как обычно, считают победу на пальцах и не учитывают, что сорок пять процентов могут ненавидеть неприятеля кое-как – поненавидели и забыли, зато среди проигравших может найтись такой человек, от чьей ненависти голуби валятся на лету и старушки коченеют на лавочках. Ну и кто победил?

Глупое, в общем, занятие.

Тот, кто никогда не бывал в Петербурге, ничего не знает про Лурье. Лурье – это не фамилия, не имя, не национальность: Лурье – это Лурье.

Появиться Лурье могут где угодно – хоть на Чукотке, хоть в Африке, но живут они только в Петербурге.

Род деятельности у всех Лурье гуманитарный: история, филология, искусствоведение, религия. Лурье-тракториста не бывает.

Ни один Лурье не приходится другому ни родственником, ни однофамильцем. Если вы спросите одного Лурье не является ли он родственником другого Лурье, он очень на вас обидится. Более того, он скажет, что ни разу в жизни о том другом Лурье не слышал.

Никто никогда не видел двух Лурье одновременно. Они могут даже работать в одном учреждении, но если один входит в комнату, то другой только что отлучился.

Объясняется это очень просто: дело в том, что Лурье – это не разные люди, а параллельные формы существования одного и того же человека. Нам они кажутся разными только потому, что параллельные пространства, хотя и называются параллельными, но на самом деле они довольно-таки кривые и пересекаются с нашим пространством где попало и как попало. Поэтому один Лурье кажется нам старше, а другой моложе, один толще, а другой тоньше, один умер, а другой ещё нет. Один Лурье сильно умный, а другой совсем дурак.

Но встречаться им нельзя ни в коем случае: если однажды два Лурье встретятся, тогда произойдет что-нибудь страшное: например, может так Ёбнуть, что и Петербурга не останется. А может и останется, но всё равно лучше не надо.

В одной далекой стране жил один человек.

Этот человек сильно любил одну женщину. Только он очень редко её видел. Один раз в четырнадцать лет. И всего один раз.

Однажды этому человеку что-то такое сильно понадобилось. Скрепки, что ли. Или, может быть, вермишель, кто его знает.

А в той стране был такой порядок – всё кругом бесплатно, потому что денег всё равно ни у кого нету.

Нужен тебе, скажем, веник – получай даром веник. Только сначала нужно написать заявление в специальную комиссию. Так, мол, и так – имею большую потребность в венике. Комиссия придёт, все проверит, соседей расспросит и через месяц можно пойти и получить свой веник. Главное, что даром.

А без комиссии нельзя. Может, у тебя уже есть веник. Или тебе им и подметать-то нечего. Да мало ли чего – может, у тебя и рук-то нету. А веников где на всех напасёшь.

Поэтому человек сел и написал заявление. Имею, мол, большую потребность в скрепках. Или, может быть, в вермишели. Отнес куда следует и пошел домой ждать комиссии.

Только комиссия всё не идёт.

У человека этого даже ноги уже холодеть начали. Видно, сильно ему нужны были эти скрепки. Или вермишель.

Как вдруг однажды кто-то стучит ему в двери. Войдите, говорит человек. А сам с пола не встаёт, чтобы двери открыть, потому что сил нет. Да и замка в двери все равно тоже нет.

Зачем ему замок. В той стране вообще ни у кого замков не было.

А то ведь как может быть – выдадут кому-нибудь ботинки. А он, скажем, домой пришёл, да и помер. А дверь на замке. Как, спрашивается, комиссия будет с него ботинки снимать? Поэтому замков ни у кого в стране не было.

Тут двери открываются, и заходит женщина. Та самая, которую тот человек любил. Он даже испугался от радости.

Посадить бы её на стул, думает. Так ведь нет стула.

А женщина и не собиралась садиться. Это вы, говорит, такой-то?

Конечно я, он самый, думает человек. А сказать ничего от радости не может. Водички бы ей налить, думает. Так ведь стакана нет. И воду когда ещё отключили.

Но женщина и сама про него всё давно знает. У вас, говорит, в прошлом году была большая потребность заделать окно, так вам чуть ли не полкило замазки даром выдали. Зима уже семь месяцев как кончилась, а вы до сих пор замазку назад не сдали. Так что давайте-ка её побыстрее отковыривайте, а я завтра приду заберу. И ушла.

Господи, думает человек, да неужто мне ей замазки жалко. Встал кое-как и замазку всю отковырял. А стеклышко, которое на ней держалось, аккуратно так в уголок поставил. Снова лёг на пол и стал ждать, когда женщина эта опять придет.

Только она больше не пришла. Вместо неё пришел какой-то совсем другой мужчина и забрал замазку. И стеклышко тоже зачем-то забрал. А человек ничего ему на это не сказал.

Зато когда пришла комиссия, чтобы про скрепки расспросить, оказалось, что человек уже умер. Он лежал на полу, весь занесенный снегом, и, когда комиссия разгребла снег, она увидела, что человек улыбается.