Том Шарп - Сага о Щупсах

Альберт Понтсон вытаращился на Хорэса и постарался постичь это невероятное заявление. Свояка он никогда не считал хоть сколько-нибудь симпатичным и ни на секунду не понимал, зачем Вера вышла за него замуж, но разделял сестрину сентиментальность и приверженность самым посконным семейным ценностям. В его мире отцы обязаны любить сыновей или хотя бы ими гордиться. То же касалось кошек и собак. Ты их любишь, потому что они — твои. Разглагольствовать о том, что терпеть не можешь собственного сына, — не просто некрасиво, это неестественно.

— Некрасиво так говорить, Хорэс, — произнес он наконец. — Совсем некрасиво. Эсмонд твой сын. Он похож на тебя, и это правильно и хорошо. Было бы чертовски странно, если б нет. В смысле, если б у меня был сын и он бы походил на кого-то другого, мне бы это не понравилось — я часто отлучаюсь из дома, ну, ты меня понимаешь?

Хорэс подумал, что понимает, но придержал язык. К нему приближалась замечательная идея. Она требовала помощи шурина, но — невольной. Надо действовать очень осторожно. Хорэс Ушли обратился к своему банковскому опыту. Долгие годы он разводил клиентов, которым совсем не требовалось увеличения кредитов, на увеличение этих кредитов, при этом отказывая нуждавшимся малым предпринимателям.

— Что ж, согласен, нехорошо я себя веду. Все понимаю, но ничего не могу поделать. Он все время болтается рядом, имитирует меня. Словно… словно у меня доппельгангер.

— Доппельгангер? — переспросил Альберт, у которого с этим словом были такие же проблемы, как и с «психикой», — возможно, по естественной причине: мысль его редко простиралась за пределы мира купли-продажи машин. И он точно не слыхал, чтоб кого-нибудь звали доппельгангером.

— Двойник — тот, кто всегда с тобой, ведет себя, как ты, от него невозможно отделаться, — объяснил Хорэс. Выдержал паузу и добавил, зловеще блестя глазами: — Только убить.

— Вот это да, — сказал Альберт, встревожившись не на шутку. Хорэс явно тронулся умом. — Ты что, хочешь убить его?

— Не хочу. Вынужден. Ты представить себе не можешь, каково это — насильно быть рядом с человеком, один в один похожим на тебя, но другим. Если б он куда-нибудь делся, хоть ненадолго, мне было бы гораздо спокойнее. Негоже все время жить с кошмарным желанием убить родного сына. Мне еще и о Вере надо помнить. Я бы бросил работу и уехал куда-нибудь сам, но кто о ней тогда позаботится, кто ее обеспечит? Она такая замечательная жена, что я не хочу никак ее огорчать.

Альберт Понтсон обдумал сказанное, но тягу Хорэса убить собственного отпрыска понять не сумел. «Огорчать» — это мягко сказано. Верина реакция будет куда страшнее. Сэлхёрст-роуд, 143, войдет в анналы британской криминальной истории наравне с Риллингтон-плейс [8] В доме № 10 на Риллингтон-плейс, Лондон, проживал серийный убийца Дж. Р. Х. Кристи (1899–1953), убил у себя дома не менее восьми женщин. и другими жуткими домами. «Пользованным авто Понтсона» тоже лучше от этого не будет.

Увидев, что Альберт колеблется, Хорэс решил добить его окончательно.

— Я уже обдумал, как это лучше провернуть. Придется избавиться от него так, чтобы и следа не осталось, — сказал он. — Я не могу закопать его по частям в саду или под полом в подвале. Нужно будет растворить его труп в кислоте. Я прикинул объем бочки с водой, за гаражом, он туда отлично влезет, руки-ноги у него щуплые, а у меня есть клиент в банке, у него бизнес по всякой кислоте и реактивам, сорок галлонов азотной кислоты продаст недорого.

Альберт осел на пол и схватился за голову, почти не слушая, что там бормочет свояк, и последняя надежда на спешное возвращение к относительному психическому спокойствию коттеджа Понтсонов умерла.

Альберт Понтсон спустился на первый этаж совершенно потрясенный. Его презрение к свояку сменилось отвращением и страхом. Эта шельма рассказал, как будет избавляться от останков Эсмонда, так подробно и искушенно, что Альберт ему полностью поверил. Хорэс Ушли, может, и управляющий отделением банка, но при этом — на грани превращения в одержимого маньяка. Перемежая описания способов замачивания в кислоте с признаниями любви к жене и обеспокоенностью ее чувствами, Хорэс лишь усилил впечатление.

Альберт Понтсон разделял эту обеспокоенность. Одна лишь мысль о том, что вот он сейчас отправится на кухню и доложит Вере, что ее клятый муженек прикинул объем дождевой бочки за гаражом на предмет размещения в ней их сына вместе с пятнадцатью галлонами концентрированной азотной кислоты, леденила кровь.

— Бочка большая, но вместе с Эсмондом больше двадцати галлонов не потребуется, думаю, — сказал Хорэс. — Можно же долить потом, когда труп почти совсем растворится. У бочки есть крышка, так что никому и в голову не придет там искать. Туда ведь в последнюю очередь заглянут, как думаешь?

Альберт Понтсон едва ли мог вообще думать. Мог лишь повторять еле слышно: «Ушам своим не верю». Но теперь, стоя перед кухонной дверью, ожесточенно задумался — и пришел к выводу. Вере не понравится, но придется ей это съесть. Всяко лучше, чем потерять Эсмонда в бочке с кислотой.

— Мы хорошенько поговорили с Хорэсом, — сказал он ей. — Ему нужен полный покой, иначе с ним приключится нервный срыв. Ясное дело, покуда Эсмонд дома, покою не бывать.

— Так Эсмонд же не все время дома. Он в школу ходит. Да если б даже он и был весь день дома, Хорэсу какое дело? Он в банке. Или в пабе. Уходит на рассвете, возвращается поздно и пьяный…

— Да знаю, знаю, — перебил ее Альберт. — Но именно из-за Эсмонда у Хорэса… симптомы. Он страдает от… ну, стресса.

— Стресса? Какого такого стресса? А мне каково? Тебе не кажется, что это у меня должен быть стресс: муж-алкоголик приходит домой, пытается убить моего единственного сына разделочным ножом и…

— Конечно. Конечно, и у тебя стресс, — вновь перебил Альберт, изо всех сил стараясь увильнуть от обсуждения смертоубийственных наклонностей Хорэса. Разделочные ножи — цветочки по сравнению с бочками азотной кислоты. — Штука в том, что Хорэсу надо… — Тут он примолк, подбирая слово. — Личное пространство. У него кризис среднего возраста.

— Кризис среднего возраста? — переспросила Вера недоверчиво.

— Ага, типа… типа мужского климакса. А что?

Вера чрезвычайно неприятно хмыкнула.

— Мужской климакс, ага, — сказала она язвительно. — Да он у Хорэса с того дня, как мы поженились. Ему и среднего возраста ждать не пришлось. Знал бы ты, с чем мне приходилось мириться все эти шестнадцать лет. Знал бы ты…

Но Альберт знать не желал. Щепетильностью — да и чувствительностью вообще — он не отличался, но и ему кое о чем слышать не хотелось, и половая жизнь сестры — как раз из этой области знания.