Александр Федотов - Записки матроса с «Адмирала Фокина» (сборник)

На ночлег, по подсказке Лёхи и как полагалось моряку по статусу, я расположился на почётном месте – около тёплой и лишь слегка обоссаной стены. Я стал стягивать с себя «голландку». Острая боль заставила меня скривиться. Чёртов ожог! – я получил его неделю назад на корабле, когда припаялся плечом к медной паровой трубке. За неделю в этом сыром чилимском климате ожог не то что не зажил, а наоборот загноился. За день рана пропитывала гноем рукав «голландки», рукав подсыхал на ветру и сращивался с ожогом, образовывалась сладковато пахнущая бугристая корочка, и каждый вечер, ложась спать, я, поневоле скрипя зубами, отдирал от тела «голландку» вместе с корочкой и мясом. Хорошо ещё, что здесь, на киче, перепачкать сочившейся из плеча кровью простыню или пододеяльник беспокоиться не приходилось. За отсутствием таковых.

Но всё это были мелочи. Главное, здесь можно было спать. Семь часов в сутки! Без перерыва! На корабле, если ты ещё карась, об этом даже и не мечтается. Я растянулся под тёплой шинелью на пахнущих смолой не струганных досках и ощутил истинное блаженство. Не прошло и минуты, как я погрузился в сладкое забытьё. Оно лишь немного омрачилось тем, что в середине ночи, после нескольких неудачных попыток достучаться до конвойных, лёжа на боку на досках и чувствуя себя противно и виновато, я втихаря и порциями стравил под себя, на пол, переполненный мочевой пузырь.

Ровно в шесть часов утра, с лязгом отодвинулась в сторону решетчатая дверь камеры и крик конвойного вывел меня из сладкого забытья:

– Подъём! Строиться с «вертолётами!»

Мы поспешили на плац для сдачи «вертолётов». Вся процедура на этот раз происходила куда более буднично, без «жжж-жжж» и прочей романтики. Мы просто свалили «вертолёты» в штабеля в специальной комнате.

Оказалось, что Полупидор решил апробировать новый метод перевоспитания.

– Бойцы, на дембель хотите? – с кривой ухмылкой спросил он, обведя взглядом понуро молчащий строй и скомандовал:

– Разбирай дембельские дипломаты!

Перст Полупидора указал в сторону штабеля бетонных плиток для мощения дорожек. Каждому полагалась две штуки. По одному бетонному «дипломату» в каждую руку.

– А теперь, сынки, побежали! По кругу! Резвее! Резвее! – захлопал в ладоши Полупидор.

Мы, пригибаясь под тяжестью ноши, стали нарезать круги по заснеженному плацу.

– А ты, читай, давай! – приказал Полупидор арестованному за пьянку молодому лейтенанту (офицеров содержали отдельно от рядовых заключенных). – Газету «Правда» от заглавной буквы «П» до тиража и типографии. Громко. Вслух. Чтобы все слышали. Пока до конца не прочитаешь, бег не останавливать! Поехали! Поехали! – и Полупидор ещё азартней захлопал в ладоши.

Лейтенант бегло, как мог, проглатывая слова, читал про очередной съезд Коммунистической партии, про закрома Родины, о вселении трудящихся в новые квартиры, а мы всё кружили и кружили по плацу, сжимая «дипломаты» отваливающимися от усталости руками.

– …главный редактор В. Г. Афанасьев, тираж десять и шесть десятых мэлэнэ экземпляров.» – скороговоркой закончил наконец читать лейтенант.

– Дипломаты в исходное! – скомандовал Полупидор. – Разобрать лопаты! Очистить плац от снега!

Запыхавшиеся, мы с облегчением бросились избавляться от «дипломатов» и стали разбирать деревянные лопаты.

– Бери больше, кидай дальше, а пока летит, отдыхай!

Работа была не сказать, что уж очень умственная, но она и не особенно напрягала, да и можно согреться на морозе. Только вот ныл начавший уже обрастать свежей корочкой ожог. Минут через двадцать мы очистили плац от ночного снега, а Полупидор, который по совести должен был на здоровом утреннем морозце следить за нашей работой, всё ещё грелся в тёплой дежурке. Наступил редкий момент, когда мы остались на плацу одни, без присмотра. Часовых чурок, ёжившихся на вышках, мы за людей не считали; впрочем, как мы поняли позднее, и они нас тоже. Но сейчас надо было ловить момент, и Лёха, мой сосед по камере, вместе с ещё одним морячком-карасём не преминули этим воспользоваться. Выудив из глубины потайных складок штанов неизвестно каким трудом и способом добытые папиросы, они шустро юркнули за угол, чтобы их не заметило мичманское око. Для этого им понадобилось переступить через ограничительную черту, проведенную по всему периметру плаца и проглядывающую сквозь остатки снега. Лёха закрылся от ветра, чиркнул спичкой, оба прикурили и с наслаждением затянулись сладким дымом запретного «Беломора».

– На, Санёк, тягни, – Лёха по-братски протянул мне раскуренную папироску.

Спичку найдут – сутки, сигарету – неделя… – промелькнуло у меня в голове Лёхино наставление. Я, не раздумывая, переступил черту и присоединившись к дружкам, тоже затянулся горьковатым дымом. И, еле-еле сдерживая подступивший к горлу кашель, протянул: «Кайф!»

– Назад! За черта! Стрилать буду! – как гром среди ясного неба, раздалось с ближайшей сторожевой вышки. Опешив от неожиданности, мы задрали головы.

– Ладно, братан, не бузи, дай покурить, – не веря в серьёзность ситуации, воззвал я к совести часового.

Раздался щелчок затвора. Чурбан на вышке старательно целил в меня из автомата.

– Стрилать буду!

Ситуация была нереальная, как в фильме про побег из немецкого концлагеря. Только сейчас это происходило наяву со мной и с моими друзьями. Мы оцепенели. Первым оценил всю серьезность намерений часового Лёха. Толчком в бок он вывел нас из оцепенения, мы с досадой побросали в снег недокуренные папиросы и рванули обратно за черту.

– Вот, блин, чурка, – оторопело процедил Лёха, оглядываясь на вышку.

Я даже поёжился от осознания того, чем всё это могло кончиться. Я ни минуты не сомневался в том, что это сторожевое дитя гор не замедлило бы подтвердить свои слова делом.

– Сука, – выругался Лёха. – Ведь пальнул бы. А что ему, по уставу можно, а троих завалит – ему ещё и почетную грамоту дадут.

– А чего с него взять, он же по-русски не рубит, он с гор, наверное, за солью спустился, а его в военкомат загребли, – поделился своими соображениями морячок-карась.

Мы понимающе закивали головами.

Арестанты сгрудились на заснеженном плацу во дворе кичи.

– Становись! – пронеслась команда.

Мы бросились строиться для развода на работы. Развод происходил до смешного похоже на знаменитые «Приключения Шурика». Разводящий мичман, тоже, видимо, знакомый с этим шедевром отечественного киноискусства, подражая артисту Басову, только более приблатненным голосом протянул: – Ну, граждане алкоголики, тунеядцы, дебоширы, кто хочет поработать? На сегодня наряды (он зачитал по бумажке): овощная база – 6 человек, прачечная – 4 человека, хлебозавод – 5 человек, свинарник – 7 человек…