Александр Федотов - Макароны по-флотски (сборник)

– Вы в порядке, тащ?

Мичман некоторое время молчал, переводя дыхание. Потом вдруг резко повернулся в нашу сторону и визгливо заорал:

– Кондрашов, Федотов, вы мне за это ответите! Хватайте кипятильник и со мной – к Большому Заму! Там и о картошке поговорим! Я вам всё припомню!

Мы с Колей переглянулись.

– Шура, прикрой-ка броняшку, – проговорил вдруг Лом, направляясь к мичману.

Я подошел к двери, с усилием надежно задвинул обе ручки броняшки и встал к ней спиной, преграждая выход. Лом двинулся на мичмана. Тот попятился от него, опасливо озираясь по сторонам.

– Товарищ старшина, товарищ старшина … – залепетал мичман, прижимаясь к переборке.

Не обращая на лепетания Пономаренко никакого внимания, Лом подошел вплотную к главному электрику, сгреб его за грудки и оторвал от палубы. Мичман беспомощно повис в воздухе, болтая ногами.

– Ты, чучело, сам прошлой ночью с нами за обе щеки эту жареную картошку жрал!.. Помнишь? С комбижиром. А сейчас Большому Заму хочешь сдать?

– Товарищ старшина… – болтал ногами Пономаренко, боязливо косясь на запертую броняшку. – Товарищ старшина…

И тут из репродуктора донеслось: Командиру электриков, дежурному электрику прибыть в пост борьбы за живучесть (ПЭЖ)…

– В-в-вызывают, – обнадеженно пролепетал мичман.

Лом с грохотом опустил Пономаренко на пайолы.

– Повезло тебе. Короче, если ты ещё раз сюда с прихватом придёшь, – мы тебя здесь за ГРЩ и похороним. Я понятно объясняю? – и Лом деловито поправил на мичмане Пономаренко покосившуюся фуражку.

Мичман понятливо кивнул.

– Давай, дуй в ПЭЖ! – дал последнее указание Лом.

Я раздраил броняшку и вслед за мичманом стал подниматься по трапу. О кипятильнике мичман больше не заикался.

В ПЭЖе нас ждал командир БЧ-5 капитан третьего ранга Ериксонов. С ним находился незнакомый мне капитан второго ранга, с повязкой проверяющего на рукаве. Ериксонова в БЧ-5 все уважали. Он знал своё дело и не гнушался грязной работы. Он часто проводил время с матросами. Даже в душе он мылся не отдельно с офицерами, а в тесной матросской душевой, куда набивалось по 25 человек на пять душевых «сосков». Ему почтительно уступали место под струёй воды, и он залихватски намыливал свою густую рыжую шевелюру исключительно хозяйственным мылом. «Лучше любого шампуня», – любил приговаривать он.

– Командир группы электриков, мичман Пономаренко… – доложился мичман.

– Дежурный электрик, старший матрос Федотов! – отрапортовал я.

– Электрики, какое у вас на корабле сопротивление изоляции? – спросил проверяющий, переводя взгляд с мичмана на меня и обратно.

Мичман захлопал глазами.

– Надо замерять, товарищ капитан второго ранга, – проговорил я.

– Ну, так и замеряйте! – проверяющий протянул в нашу с мичманом сторону мегомметр.

Наступило никоторое замешательство. Было непонятно, кому этот мегомметр предназначается – мне или мичману. Я решил упростить выбор.

– Командир электриков, – я мотнул головой в сторону мичмана Пономаренко.

– Ну, давай, командир электриков, – сказал проверяющий, протягивая мичману мегомметр.

Для электрика замер сопротивления изоляции такая же обычная вещь, как для автомеханика замер уровня масла в двигателе.

Мегомметр – простой прибор. С виду очень напоминает старый дореволюционный телефон, где надо крутить ручку. К нему только как бы добавили два провода с зажимами-крокодилами и шкалу со стрелкой. При замере сопротивления изоляции один крокодил крепится к любой железке на корпусе корабля – «земле», а другой провод к любому электрокабелю – «массе». Крутишь ручку, и если стрелка на шкале мегомметра отклоняется вправо, показывая что-то сильно отличное от «бесконечности» – плохо. А если «бесконечность», значит, хорошо.

Пономаренко осторожно взял мегомметр и некоторое время оторопело вертел его в руках. Он внимательно изучал царапины на пластиковом корпусе прибора. Все в ПЭЖе с интересом наблюдали за его манипуляциями. Мичман не торопился. Рассмотрев прибор с одной стороны, он перевернул его несколько раз туда и обратно и потеребил провода… Вытер пальцем пыль с приборной шкалы. Глаза главного электрика выражали полную сосредоточенность. Время шло. Дежурные по ПЭЖу матросы заулыбались. Проверяющий недоуменно посмотрел на командира БЧ-5. Ериксонов нахмурился. Наконец проверяющий не выдержал:

– Ну, делайте же что-нибудь, мичман!

Главный электрик медлил.

– Отдайте мегомметр матросу! – с досадой проговорил наконец капитан второго ранга.

Я взял мегомметр из рук Пономаренко и в течение полминуты произвел замер.

– Мичман, вам уже матрос показывает, что, где и куда делать! – В сердцах сказал проверяющий, уничтожая Пономаренко взглядом. – А вдруг война или какое другое мероприятие?

Пономаренко молчал, внимательно изучая пыль на носках своих офицерских ботинок. С тех пор командир электриков предпочитал предусмотрительно обходить нашу электростанцию стороной. А мы и не возражали.

Я вернулся в электростанцию и, рассказав Коле и Лому о происшедшем, достал кальку и продолжил работу. Дело спорилось, и к концу дня рисунок был готов. Вышло красиво, как Коля и просил. Девушка в тельняшке, гюйсе, с развевающимися из-под бескозырки кудряшками.

– Ну, удачи! – сказал я, передавая кальку Коле.

– Спасибо, братан, – Коле рисунок явно понравился. Он снял с вешалки бушлат, сунул руку в рукав… и тут же отдернул её.

– Во гадина! Чуть не укусила! – брезгливо крикнул Коля, вытряхивая из рукава полудохлую взъерошенную и перепуганную крысу: – Как она сюда забралась-то!

Крыса шлёпнулась на пайолы и, медленно переваливаясь с боку на бок, уползла в трюма. А Коля направился в машинное отделение к накольщику Кротову. Ему предстояла бессонная ночь экзекуции. Вернулся он только под утро.

– Ну как?! – Покажи, давай! – мы с дизелистом Халифаевым как раз чаёвничали, но отставили кружки и бросились к Коле.

– Нормально…

– Что нормально? …Покажи!..

Коля снял голландку и продемонстрировал своё раскрасневшееся плечо. Мы с Халифаевым переглянулись.

– Н-да, – протянул дизелист. Засада, однако.

С Колиного плеча на нас глядело бледное существо, к которому разве что подходили слова детской песни, что-то вроде «точка, точка, запятая минус рожица кривая…». От моей игривой улыбающейся морячки не осталось и следа.

Это был переломный момент в моем сознании. Я понял, что если хочешь что-то сделать хорошо, то за дело надо браться самому. Не фиг тут бояться! Дальше Камчатки служить не пошлют, хуже Колиной морячки наколку не сделать. Если кто не может нарисовать, то как он может думать, что сможет наколоть?! Просто тупо обводить контуры – мало! Наколка – это тоже искусство! На всю же жизнь рисунок! А тут, этот Микки Маус в бескозырке.