Владимир Холодок - Голые тетеньки (сборник)

– Кстати, где они? – спросил Шабашов. – Давно не видно.

– Ой, как лекарство тебе помогает! Ты же их сам отдал в МГИМО.

Николай Петрович обрадовался: ничего не помнит. А то раньше, бывало, проснется ночью и все помнит: сколько дал, сколько взял – хоть кричи! А теперь – красота! Одно плохо – думать пока может.

– А чего они не заходят? – спросил Шабашов.

– Некогда им, учатся. И подрабатывают. Один – послом в Занзибаре, другой – атташе в Антарктиде.

– А у нас с Антарктидой хорошие отношения? – спросил Шабашов.

– С Антарктидой – хорошие, ответила Лиза. – Ты иди мойся, а то опоздаешь, – спохватилась она.

Шабашов сел на край ванны и включил душ в стенку. Мыться он не хотел, любовницу он ненавидел.

– Колюня, – послышалось из-за двери, – ты не забыл, где вы встречаетесь с любовницей?

– Конечно, забыл. Что я, лекарство зря принимаю? А где?

– В заповеднике. Оттуда звонили, сказали, лосята уже подросли, пора отстреливать. А лосята, говорят, такие чудные, смышленые, как люди. Сами подходят, и головы – под ствол.

Николай Петрович всплакнул. Жалко лосят.

– Ты уж, Колюня, съезди, отстреляй, – продолжала Лиза из-за двери, – а то соседи слух пустят, что тебя сняли, раз не браконьеришь.

Николай Петрович вышел из ванной совсем раскисший. «Бедные лосята, проклятая любовница» – думал он.

Николай Петрович обнял Лизу и сказал грустно:

– Не хочу к любовнице.

– Ты что, Колюня! – отпрянула Лиза. – Давай езжай, не опаздывай. Любовницы это не любят.

Николай Петрович вздохнул и вышел на улицу.

– Эх, Витек, – говорил он по дороге персональному шоферу, – если меня с должности попрут, как же ты без меня будешь?

– Продержусь! – жизнерадостно отвечал Витек. – Я же в душе инвалид войны.

– В душе мы все инвалиды. А удостоверение у тебя есть?

– Вы же мне уже организовали.

– Все забыл, хорошее лекарство, – успокоился Николай Петрович.

– Куда едем? – спросил Витек.

Шабашов сказал:

– Ты – к моей любовнице, я – на заседание. Хоть отосплюсь… Вот жизнь! – добавил он. – Так не хочется, а приходится жену обманывать.

Как-то так повелось, что в переломные периоды истории возникают и соответствующие имена людей. Вот, например, раньше были мена: Революция, Милиция, Электрификация. Да и сейчас общественные идеи прочно входят в личную жизнь. Время такое бурное.

И вот в это интересное время и решили собраться вместе интересные лица с интересными именами на Новый год.

Собраться решили у рядового труженика без имени и без фамилии.

Первой пришла Гласность Ивановна. Она была девушкой красивой, но какой-то недокормленной. Видимо, сказывалось тяжелое подпольное детство. У нее были огромные испуганные глаза. И ма-а-аленький ротик.

– Гласность Ивановна, дорогая, проходите, садитесь, рассказывайте, – пригласил хозяин дома, рядовой труженик.

Она прошла в комнату, озираясь и вздрагивая. А потом стала устраиваться на краешке стула. Краешек она хотела занять очень маленький и поэтому даже два раза падала. Наконец, она присела, но как-то над стулом. И скромно моргнула большими глазами. Она редко ими моргала. Примерно, раз в квартал.

В это время в квартиру без звонка ворвалась Демократия Степановна. Выглядела она хорошо. Она всегда была женщиной очень популярной. Ведь про нее по многу раз в день говорили по телевизору. Но вот так, в жизни, хозяин увидел ее впервые. Она сразу шикарно уселась и закурила. Стул она выдернула из-под Гласности, но та не упала, продолжая сидеть без стула.

– Скучновато у вас, – сказала Демократия Степановна, – может, расскажете что? – обратилась она к Гласности.

Гласность Ивановна скромно улыбнулась и написала на бумажке: «Нельзя, а то услышат». Она показал текст и бумажку скушала.

– А кого мы еще ждем? – нетерпеливо спросила Демократия Степановна.

– Ускорение должен прийти, – ответил хозяин, – что-то опаздывает.

В дверь позвонили. На пороге возникли братья-близнецы Оптимизм и Пессимизм. Оптимизм сразу включил телевизор. Там передавали сводку погоды. Оптимизм не расслышал и переспросил:

– Какое, какое направление свежего ветра ожидается?

Пессимизм ответил:

– У нас одно направление – в морду.

В дверь позвонили.

– Ускорение пришел! – воскликнула Демократия Степановна.

Но это был опять не он. В комнате появился бодрячок с барскими замашками по имени Застой Ильич. Из карманов у него торчали четыре взятки и два служебных положения. Ими он все время пользовался.

Застой Ильич сказал задумчиво:

– Вот взял четыре взятки, а на душе почему-то неспокойно.

– А ты отдай, – посоветовал Оптимизм.

– Да кто же свои-то отдает?

За стол решили садиться без Ускорения. Каждый налил себе спиртное по вкусу. Пессимизм – из банки в кружку. Оптимизм – из канистры в фужер. Демократия Степановна – из фляги в рюмку. Лишь Застой Ильич решил не наливать. Он принес с собой и мог из горлышка.

После первой за старый год стало заметно веселее. Демократия Степановна встретилась взглядом с Застоем Ильичом и сразу зарделась и заегозилась. В молодости он был мужчина не промах. Он подмигнул и сказал ей:

– Ну что, Степановна, а ты – молодцом! С тех пор почти не изменилась.

Потом он покосился на Гласность Ивановну и спросил:

– Кто такая, почему не знаю?

– Да это же наша Гласность! – хором ответили ему.

Застой Ильич поманил ее пальчиком и подарил тюбик зубной пасты. Гласность Ивановна метнулась в ванную чистить зубы. Остальные выскочили из-за стола и устроили очередь в ванную.

Обратно все вернулись белозубыми. Гласность Ивановна от такого счастья улыбнулась во весь ротик. Там был всего один зубик.

– А остальные где? – спросил Застой Ильич.

– А то вы не помните? – нехорошо засмеялась Демократия Степановна.

– Да, хорошее было время, – сказал Застой Ильич и поискал глазами, чем закусить.

– А вы – язем, язем, – посоветовали Оптимизм и Пессимизм.

– Пожалуй, съем хвостик, – и он отрезал хвост по самую голову.

Гласность Ивановна знала, что язь радиоактивный. Но промолчала.

В дверь позвонили.

– Ну, это точно Ускорение, – сказал Застой, открывая.

На пороге стоял еще один Застой.

– Зачем два Застоя-то? – закричала Демократия Степановна.

Второго Застоя общими усилиями вытолкали за дверь. Он долго ругался с той стороны и напоследок сказал:

– Погодите ужо, приду ишо.

И ушел.

Застой Ильич всех успокоил:

– Да не расстраивайтесь вы, – и подарил каждому по средству от тараканов.

Настроение заметно поднялось, все представили, как они будут жить без тараканов.

За дверью кто-то жалобно скулил и скребся.

«Ну это точно Ускорение», – подумали все.