Владимир Холодок - Голые тетеньки (сборник)

Когда на сцену вышла пианистка, обаятельная, величественная и почти молодая, все сразу стихли и напряглись. Она элегантно прохаживалась по сцене на фоне открытого рояля и до того просто набрасывала творческий портрет великого композитора, что с Шопеном для меня сразу все стало ясно. Затем она объявила два ноктюрна и села за инструмент. Перед игрой ей пришлось подождать, пока не рассядутся опоздавшие. И вот тут передо мной на свободное место сел Гриша. Я сразу узнал, что это Гриша. Потому, что на руке его была татуировка: «Гриша». Вид у Гриши был такой, как будто человек в поезде ехал недели две. Но я сосредоточился на Шопене. Тем более, что зал уже наполнила его божественная музыка. Пианистка невидимыми нитями приковывала к себе, и образовался такой треугольник – я, Шопен и пианистка. И больше – никого. Но оказалось, что еще и – Гриша. Потому, что правой рукой он начал нервно чесать свою голову, локтем разрывая все мои связи с Шопеном. Я подался корпусом влево и с трудом наладил прерванный контакт. Но и Гриша не сидел, сложа руки. Вторую руку он запустил за ворот пиджака и начал яростно чесать между лопаток, кряхтя от удовольствия. Возможно, от Шопена у него пошли по телу мурашки, и он снимал неприятные ощущения. Я наклонился вправо. Гриша – тоже. Чесаться он перестал, но вскинул взъерошенную голову вверх и стал изучать лепные украшения на потолке. Из его волос мне на колени выпала обгоревшая спичка. Я положил спичку на место, откуда она выпала, и нервно сместился влево. Сзади раздался чей-то недовольный выдох в мой затылок. Я замер в этом положении. Во мне все кипело и бушевало. Ни один композитор не вызвал бы во мне бурю таких сильных чувств, как этот Гриша. А он тем временем наклонился тоже влево и достал из своей хозяйственной сумки на полу кукурузную палочку. Поужинав палочкой, Гриша секунды четыре сидел, не двигаясь. Потом он наклонился к своим ботинкам. Мне самому стало интересно, что он собирается делать с ботинками на концерте. Может, они ему жмут, поэтому он вертится? Я тоже наклонился и посмотрел. Гриша подтянул носки на обеих ногах. Видимо, от музыки носки у него сползли. Только тут я заметил, что мои соседи справа и слева тоже заглядывают вниз, интересуются, что там делает Гриша. Оказывается, он не только меня заинтриговал. Тут меня тихонько тронули сзади и спросили:

– Что он там делает?

Я повернулся и ответил любопытствующей женщине:

– Носки подтягивает.

Женщина шепнула на ухо своему соседу:

– Носки подтягивает.

И новость пошла по рядам.

В перерыве ближайшие к Грише зрители поручили мне поговорить с ним. Наблюдать за Гришей, конечно, интересно, но хочется и Шопена послушать. Все-таки, деньги платили за Шопена, а не за Гришу. Нашел я его в туалетной комнате. Он радостно плескался у раковины и чистил зубы.

Я подошел и сказал:

– Извините, Гриша, но зрители просят вас на концерте не вертеться. Вы же мешаете. Вам что, Шопен не нравится?

Он прополоскал рот и ответил:

– Мне что Шопен, что Пушкин – все едино. С вокзала мы, сутки поезда ждем.

Я как представил наш вокзал, так в глазах у меня потемнело, а во рту устойчивый привкус появился. Ведь на нашем вокзале можно киномассовки за 13-й век снимать. Причем, без декораций, не привлекая артистов со стороны, без грима и без дополнительных костюмов.

А Гриша уже побрился и ботинки ваксой почистил. Потом он разделся по пояс и сунул загривок под струю. Он закричал и закрякал, заглушая первый звонок. Потом, растираясь полотенцем, сказал:

– Ты не переживай, ухожу я счас. А вместо меня друг придет. Мы один билет на двоих взяли. Я выйду, а он зайдет. Друг вертеться не будет, он спокойный.

На второе отделение пришел друг Гриши. Был он в сапогах, пиджаке на голое тело, с узлами и чемоданами через плечо.

К концу концерта я узнал, что друга Гриши зовут Коля – это по татуировке. Что на ужин он любит вареные яйца с чесноком – это по запаху. Что рост его около двух метров – это на глазок. И что храпит он во сне – это по слуху.

Лично я за то, чтобы у каждой женщины было много свадеб. Чем больше, тем лучше. Пусть у них будут свадьбы деревянные, оловянные, золотые. Главное, чтоб все они были железобетонные. По прочности. И особенно – самая первая.

Когда я замуж шла, об этом не думала. По любви шла за Костика. Нервов он, конечно, мне много попортил, но довела-таки я его до сельсовета – расписались мы с ним.

А чем все кончилось? Прожили мы с Костиком душа в душу всего три часа. А на четвертом часу совместного проживания Костик нашу свадьбу вынужден был покинуть. Уже неделю у нас медовый месяц идет, а Костика нет. Не принимает он участия в медовом месяце.

А как начиналось все хорошо да ладно! На помолвке родители Костика предложили свадьбу безалкогольную делать. Они интеллигенты – в конторе оба сидят. А мои – наотрез, нет, говорят, свадьбу будем играть русскую. Они у меня на ферме оба. Сошлись наши родители на полубезалкогольной. Это значит, по две бутылки на человека – и ни грамма больше. Чтоб все трезвые были. Ну, папанька мой потом пару фляг бражки приготовил, на всякий случай. Это если кому не хватит двух бутылок. В общем, полубезалкогольная. Так и объявили по поселку. Тут заволновались гости приглашенные. Дед Самарин так и сказал:

– Я не знаю, что это за свадьба с таким мудреным названием – полубезалкогольная, но и подарок я буду в таком разе брать тоже… полунедорогой.

Тетка Матрена его пристыдила:

– Ты, старый дед, родственник как-никак, а такие речи ведешь. А вдруг тебе там и напиться и нахлебаться хватит?

Дед говорит:

– А могет быть, ты и права, Матрена. В таком разе надо два подарка брать – подороже и подешевле. Чтобы, значит, в случае чего, как оно там будет вытанцовываться, дак тот и дарить, который по цене соответствует.

Слухи о нашей полубезалкогольной свадьбе до города докатились. Но об этом мы позже узнали.

Расписались мы. После сельсовета шла я в столовую с Костиком, ног под собой не чуяла, только пульс в пятках стучал. Сердце мое девичье в радости купалось, как сосиска в парном молоке. Во всем теле гормоны играли, как пескари на икромете.

Но когда к столовой автобус подрулил с надписью: «Телевидение», все во мне замерло, а гормоны остановились, как вкопанные. Из автобуса толстячок в кепке выскочил, говорит:

– Я режиссер. Это у вас свадьба безалкогольная?

Папанька мой ему сразу объяснил:

– Если вы к нам на свадьбу, то просим гостем быть. А насчет безалкогольной – не обижайте. У нас тут не Америка какая и не Антарктида. Свадьба у нас полубезалкогольная.

Режиссер за кепку дернул и говорит:

– Ага, все ясно. Значит, полвечера – безалкогольная, а полвечера – обычная. Нас это устраивает. Будем снимать. Первую половину.