Григорий Горин - Иронические мемуары

– Я, – говорит, – не могу долго на эти лица смотреть… Они на меня действуют хуже английской соли. Неужели нет здесь личности, чтоб хоть малость на лорда смахивала? Чтоб и стать была, и аромат, и вообще, чтоб был джентльмен?

– Есть! – обрадовался Лужков. – Есть, Ваше величество, и именно такой. Ширвиндов – фамилия! И статный, и трубку курит, и лицом даже красивей меня…

– Ах! – обрадовалась королева. – Позвать его скорей ко мне! Надеюсь, он «спик инглиш?»

– Не совсем! – отвечает Лужков. – Это Державиндт по-аглицки, действительно, «спик»… А Ширвиндов нет; но в остальном полный «ферштеен»…

– Ладно! – вздохнула королева. – Хрен с вами! Зовите обоих!

Ну, вот! Срочно кличут Ширвиндова с Державиндтом во дворец.

Надели они, согласно этикету, чистое белье, сверху – смокинг и предстали перед королевскими очами.

Королева как Ширвиндова увидела, так затряслась:

– Ах, – говорит, – хау ду ю ду, мистер Ширвиндов. Ай\'м глет ту миг ю! Найс ту си ю!

Ну, Державиндт начал губами шевелить, перевод слов искать…

А Ширвиндов сразу понял и отвечает:

– Спасибо, Ваше величество! Не откажусь!..

Наливают им по полной, все выпивают, королева продолжает:

– Хау ар ю, мистер Ширвиндов? Вери вел?

Державиндт к словарям бросился, а Ширвиндов все сразу понял и говорит:

– Ваше величество! В любое удобное для вас время!

Тут королева совсем расплылась, говорит:

– Да! Это джентльмен так джентльмен! Я желаю его наградить и делаю почетным членом палаты лордов!

– Спасибо, Ваше величество! – говорит Ширвиндов. – Но я для этой должности уже староват. Поэтому, ежели такая Ваша царская воля, то сделайте меня по четным членом, а по нечетным – Державиндта!

– Ладно! – засмеялась королева. – Хрен с вами! Гуд бай!

Тут и Державиндт все понял и тоже сказал по-английски: «Гуд бай!» Сдуру!

А Ширвиндов, как и положено, ушел «по-английски» – не попрощавшись!..

Феномен популярности Крамарова будет еще долго волновать киноведов. Разглядывая его фотографии, потомки вряд ли смогут представить, каков был Савва и какова была его слава… А слава была бешеной, я тому свидетель…

Вспоминаю: конец 70-х. Харьков, дни советского кино на стадионе.

Среди гостей: Рязанов, Санаев, Смоктуновский и другие знаменитости. Впрочем, зал это мало волнует. Всем выступающим дается понять, что они – гарнир, приправа к горячему блюду. «Горячее» подадут, естественно, позже… Одним словом, Савелий запаздывает. Точнее – самолет, на котором он, может быть, прилетит… Радиосвязь с командой установлена, и ведущий программу конферансье периодически успокаивает публику сообщениями об этапах следования авиалайнера. Народ благоговейно смотрит в небо и скандирует имя приближающегося божества:

– КРА-МА-РОВ! КРА-МА-РОВ! …

И вот – оно случилось! Звуки фанфар!!

На сцену выезжает мотоцикл начальника харьковского ГАИ. В люльке – Савелий, со шлемом на голове, что придает его неповторимой внешности особый шарм.

Публика неистово аплодирует.

Крамаров оглядывает ряды, как Цезарь легионы, и громко выкрикивает первый тезис своей тронной речи:

– ДРУЗЬЯ! БЛАГОДАРЮ ВСЕХ! ВЫ ЗНАЕТЕ: В КИНО Я ИГРАЮ В ОСНОВНОМ ЖУЛИКОВ, АЛКАШЕЙ И ПРИДУРКОВ. НАВЕРНОЕ, ПОЭТОМУ МЕНЯ ВЕЗДЕ И ПРИНИМАЮТ КАК РОД-НО-ГО!!!

Радость публики не поддается описанию… Люди обнимаются, хлопают друг друга по спине, целуются.

Савелий невозмутимо продолжает:

– МЕНЯ ЧАСТО СПРАШИВАЮТ ПОКЛОННИКИ: «А СКОЛЬКО ВАМ ЛЕТ?»

Я ГОВОРЮ: «А СКОЛЬКО ДАДИТЕ?»

ОНИ ГОВОРЯТ: «ВАМ ДАДИМ… ОТ ТРЕХ ДО ПЯТИ ЛЕТ… СО СТРОГОЙ ИЗОЛЯЦИЕЙ!»

Тут публика издает вой, вскакивает с мест, плачет от счастья… (Позже, познакомившись с Савелием поближе, я с удивлением обнаружил, что он – довольно образованный молодой человек, любит литературу, мечтает сыграть Хлестакова и всерьез изучает основы иудаизма. Впрочем, все это скрывалось от публики. Народ имел такого Крамарова, которого хотел видеть…)

– МЕНЯ ЧАСТО СПРАШИВАЮТ: «А КТО, САВЕЛИЙ, ВАША ЖЕНА?»

Я ГОВОРЮ: «А ВЫ КАК ДУМАЕТЕ?»

ОНИ ГОВОРЯТ: «ДУМАЕМ, ОДНА ИЗ ДВУХ… ЛИБО – АВДОТЬЯ НИКИТИЧНА, ЛИБО – ВЕРОНИКА МАВРИКИЕВНА».

Обвал. Вой, стон. Первые обмороки…

Вот какова была его слава. И вот от чего он однажды решил отказаться, подав документы на выезд в Америку.

Начальство ахнуло: и чего такому человеку не хватало?

Интеллигенция тут же сочинила злую остроту насчет очередной «утечки мозгов».

Простой народ просто отказался верить, восприняв происходящее как очередную хохму:

– Савелий явреем заделался? Ну, молодец… Ну, дает… Ну, наливай!

Фильмы с его участием еще некоторое время продолжали показывать по телевизору, хотя фамилию из титров аккуратно вырезали. Идиотизм нашей цензуры! Как будто Крамарова можно было с кем-то перепутать!

Потом интерес к нему стал ослабевать, хотя иногда советскую общественность и будоражили слухи о его судьбе: снимается в Голливуде, сделал операцию по исправлению косоглазия и теперь играет исключительно агентов КГБ. Очевидно, американцы уверены, что у агентов – исключительно прямой и ясный взгляд на мир.

Перестройка вернула Крамарова стране. Сначала в титрах, потом – в газетных интервью, потом он возник перед нами во плоти. 1992 год. Кинофестиваль в Сочи. Дирекция готовится к встрече голливудской кинозвезды…Бронированный лимузин, несколько плечистых телохранителей… Однако, к удивлению устроителей, всякие предосторожности оказались ненужными. Крамарова никто не атаковал, не похищал, толпы поклонников не разрывали его на части.

На встречах со зрителями он повторял еще классическую репризу:

– ДРУЗЬЯ! КАК ВЫ ПОМНИТЕ, Я ВСЕГДА ИГРАЛ ЖУЛИКОВ, АЛКАШЕЙ И ПРИДУРКОВ! ОЧЕВИДНО, ПОЭТОМУ ВЫ И ВСТРЕЧАЕТЕ МЕНЯ КАК…

Шутка не работала. Встречали спокойно.

Страна изменилась: алкаши стали наркоманами, жулики ушли в коммерцию, придурки возглавили партии и беспрерывно митинговали. Крамарову некого стало представлять, кроме самого себя. А это и есть самое сложное в судьбе артиста.

Иногда он рассказывал зрителям о своих грандиозных успехах в Голливуде, но делал это как-то неуверенно… И о толпах своих новых поклонников на бульварах Лос-Анджелеса тоже повествовал как-то нечетко, без подробностей. При этом в его округлившихся глазах стала появляться скрытая печаль…

Меня лично это порадовало. «Теперь он сможет сыграть Хлестакова», – подумал я и даже представил, как трагически и достоверно прозвучит в его устах фраза про «сорок тысяч одних курьеров…» А слава, в конце концов, – дело наживное.

Его все-таки узнавали на улицах.

Помню, мы договорились встретиться у театра «Ленком». Он вышел из такси. Проходившие по улице две девушки и мужчина остановились как вкопанные.