Наталия Ильина - Иными глазами. Очерки шанхайской жизни

— Ну и что?

— А у Фукс есть последний журнал… «Вог»… Вот!

— Не может быть! Я всегда говорила, что она проныра. Муж зарабатывает дай Бог каких-нибудь…

— Не знаю уж, как она этот журнал достала, но достала! И зарабатывает на нем. За просмотр берет 500 долларов.

— Какое безобразие! Чтобы я ей дала нажиться… Но, между прочим, вы не помните ее адреса?

— Но мадам Кукс на этом тоже зарабатывает. Она видела журнал и за 200 долларов фасоны желающим рассказывает. Она уже вернула свои 500 и еще подработала. Если поторговаться, то она и за сто расскажет.

— И она Вере рассказывала?

— Да. А Вера — мне. Как другу. Вот откуда я про плечи и знаю. А волосы носят короткие. Война. Некогда возиться. И поэтому очень модно короткая стрижка. Но не просто стрижка, а как-то по особенному. Тут теперь есть один парикмахер. Он за 500 рублей посмотрел и уже стрижет по-модному.

— Не верю я вашей Вере и Кукс. Короткие волосы! Уродство! Но на всякий случай: это какой парикмахер? На рут Сейзунг?

— Я скоро должна узнать адрес. Тогда вам скажу.

— Между прочим, из Лелиного хвоста получилась чудная муфта!

— Из чего?

— Ну из Лелиного хвоста. Я же вам рассказывала, что у Лели от лисицы остался хвост. Я по дешевке купила. Пошел на отделку муфты. Очень красиво.

— Муфт больше не носят.

— Что? Кто вам сказал?

— Кукс говорила Вере. Так и сказала: а муфту вашу, милочка, можете кому-нибудь подарить. В журнале, говорит, ни одной муфты!

— Ах, Боже мой! Но, может быть, она видела только летние фасоны?

— Может быть. А ведь верно! Надо бы спросить еще раз. Но, во всяком случае, у меня муфты все равно нет. Мне не из-за чего волноваться.

— Вы мне дайте номер телефона этой Кукс. Может быть, она за 50 долларов скажет, а, как вы думаете? В конце концов, ведь только один вопрос!

— Возможно. Знаете, я свои плечи переделывать не буду. Очень хлопотно. Вот на днях кончится война, тогда я себе сразу закажу несколько новых платьев.

— Война? На днях?

— Разве вы не слыхали? Это уже все знают. К одной покойной даме приходил знакомый муж… То есть наоборот: к знакомой даме приходил покойный муж, и так и сказал: семнадцатого. Она его совершенно ясно видела: тут, говорит, ночной столик, а тут он. Стоит, а сам светится. А она, представьте, даже не испугалась! Говорят, так чаще всего бывает с привидениями. Пугаешься потом. А сначала все кажется совсем нормальным. Она даже не удивилась, что покойник пришел ее навестить. Вот он и говорит: «Таня, не волнуйся. Семнадцатого ноября». И исчез. Она уж, конечно, спать больше не могла и наутро обежала всех знакомых…

— Но ведь он не сказал, что именно война кончится 17 ноября? Он просто, значит, сказал 17 ноября?

— Ну, Боже мой, ясно, что он говорил про войну! Про что ж еще? Ну, в общем, побежала она по знакомым, и знаете, что выяснилось? Что он к Софье Григорьевне тоже заходил. И время выяснили. Таня говорит, что он у нее был ровно без пяти три утра. Она говорит: «Меня будто что-то толкнуло. Я проснулась, зажгла спичку, смотрю на часы: ровно без пяти три. А тут подняла голову и вижу: покойник мой стоит. Рядом с ночным столиком». А Софью Григорьевну тоже толкнуло, но на ее часах было уже половина четвертого. Значит, он от жены прямо туда отправился. И тоже сказал: 17-го. Тане это, конечно, не понравилось. — Что, говорит, он к родной жене зашел — это понятно! Но при чем тут, говорит, Софья Григорьевна? У нее, говорит, тоже муж покойный, и только два месяца как умер, пускай бы к ней и ходил сколько хочет, но при чем, говорит, тут мой муж? В общем, они перестали здороваться.

— Кто?

— Ах, Боже мой! Да Таня же с Софьей Григорьевной! Между ними такие неприятности были из за этого покойника! Главное то, что война непременно кончится 17-го. Мой зеленщик то же самое сказал. Точно даты не назвал, но говорит: «Мадам, скоро его кончайла». Кто кончайла — тоже не сказал. Но, в общем — все ясно! Вы знаете ведь, как китайцы: они всегда все знают!

— Слушайте, так это страшно интересно! Побегу расскажу Марье Петровне. Она, бедняжка, так расстраивается из-за этих цен!

— Удивляюсь, как вы этого не слыхали! Весь город знает. Я своему мужу вчера рассказывала, а он рассердился. Вы знаете, как теперь у мужчин характер испортился! Ты бы говорит, дура, вместо этих бабьих сказок газеты бы, говорит, читала, тогда бы ты своим куриным мозгом… Вообще, так кричал и оскорблял!.. Я даже пригрозила разводом. И не знаю, почему не верить в привиденья? В электричество тоже раньше не верили, а теперь оно доказано. А насчет газет, говорю, так я их не читаю. Все то же самое. Отступили. Наступили. А я хочу знать, когда все это кончится. А они про это и не пишут. Так ему и ответила. Он махнул рукой и больше ничего не сказал. Мужчинам, милочка, никогда не нужно давать последнего слова.

— Ну, я побегу. К Марье Петровне. Да, да! Не забудьте достать мне номер телефона мадам Кукс. Нет, я ни за что не буду носить покатые плечи! Подумаешь! Бабушек вспомнили! Уродство! Так семнадцатого, вы говорите? Бедная Марья Петровна так обрадуется!

За окном был майский вечер, задумчивые деревья, кусочек луны, темные кусты, убегавшая куда-то дорожка, посеребренная луной.

За окном была тишина, спокойствие, мудрость.

В комнате не было ни того, ни другого, ни третьего. Там сидели люди, ели рыбу, стучали вилками. Вокруг них двигался бой, которого уже три месяца воспитывала хозяйка, стремясь, чтобы он был похож на боя из лучшего английского дома. Такой бой, как известно, движется бесшумно и лицо имеет непроницаемое. Бесшумно подкрадываясь сзади, бой совал блюдо к левому уху ничего не подозревавшего гостя. Гость вздрагивал от неожиданности, нервно улыбался и брал кусок рыбы себе на тарелку. После чего бой скользил дальше. Все было очень мило, и ужин шел вполне благополучно. Правда, бой все же допустил серьезную ошибку. Поднес сначала г-же Икс, а потом г-же Игрек. Это очень расстроило хозяйку и заставило г-жу Игрек удивленно прищуриться. Так как муж г-жи Игрек был человеком весьма богатым, то его и его супругу надо было окружать всяческим почетом. В остальном же все шло очень мило.

Разговаривали.

Темы о дороговизне не затрагивали. Половину гостей она мало волновала. Это все были солидные и почтенные тузы, что-то удачно и вовремя припрятавшие. Если при них касались этого живо-трепещушего вопроса, они вели себя как люди, при которых говорят о болезни мало им знакомого человека. «Да что вы, — говорили они, — вот как? Ужасно. Подумайте, а?» и немедленно начинали говорить о чем то другом.

Другая половина гостей, к которой принадлежал и хозяин дома, ничего не успела «припрятать», за что их горько и ежедневно упрекали жены, жили на жалованье и, следовательно, жили бедно.