Андрей Шляхов - Байки приемного покоя

— Для того чтобы коллектив ее покрывал, она обслужила всех, без исключения! Связала их круговой порукой! — горячился Мазурский.

— Как?! Даже женщин!? — артистично «ужасался» Марат.

— Женщинам она заказывала мужиков по телефону, — объяснял Мазурский.

— Но это же стоит безумных денег!

— Теперь вы понимаете, куда уходят деньги, которые я приношу домой? — Мазурский любовно пялился в окно на свою «кормилицу», сильно подержанную «девятку». - если бы не весь этот разврат, Марат Тимурович, я бы давно на «бэхе» ездил.

Или же было так.

— Я провел ее от работы до дверей мобильного салона. Они сплошь увешаны рекламой, поэтому издалека мне не было видно, что происходит внутри. Ну а близко подойти я не рискнул. Но, что интересно — стоило ей зайти, как один из продавцов сразу же вышел на улицу и демонстративно так закурил сигарету. Прямо как в кино, напоказ.

— Ну и что, Илья Сергеевич?

— Это был знак, что все желающие могут заходить и смотреть на то, как моя б...ь ублажает другого продавца!

— Не может быть! — тут и притворяться не пришлось. Марат еще мог предположить секс с продавцом, но не секс-шоу напоказ толпе.

— А как вы думаете, Марат Тимурович, за счет чего существуют все эти мобильные салоны? На что они живут? Их же развелось, как собак нерезаных — на каждого жителя по две штуки! Вот и приходится им изыскивать варианты.

Если же супруга предпринимала робкие попытки к сближению, Мазурский немедленно постигал ее коварство. Постигал и разоблачал.

— Надела кружевное белье, ну чтоб я не сомневался в том, кто она есть, — и давай ко мне ластиться. «Илюша, а помнишь.», а сама только на часы смотрит.

— При чем тут часы? — сразу же уточнял Марат, не давая собеседнику перескочить с одной мысли на другую.

— Как при чем?! — Мазурский исступленно тер ладонью глянцевое темя, помогая обрывкам мыслей выстроиться по порядку. — Ей же надо было, чтобы я обессилел и заснул. Чтобы она смогла на ночь глядя удрать к своему очередному любовнику.

— Но не проще ли было усыпить вас при помощи снотворного?

— На снотворное нужен рецепт, — Мазурский смущенно улыбался, словно стесняясь того, что приходится объяснять коллеге-врачу столь очевидные вещи, — а рецепт — это улика. Эта стерва не оставляет улик! Никаких! И никогда не сознается! Хоть к стенке ее припирай — будет стоять на своем!

— Но если мы допустим, что она ни в чем не виновата перед вами. — начинал Марат, но договорить ему не удавалось.

— Она виновата передо мной самим фактом своего существования! — орал Мазурский. — Женись я на скромной, приличной женщине, вся моя жизнь сложилась бы иначе! Я бы, может, до заместителя начальника Главного военно-медицинского управления дослужился бы!

Будучи человеком скромным и объективным, на пост начальника Главного военно_ медицинского управления Мазурский не претендовал. Знал предел своим возможностям.

Разве можно было глушить таблетками такого интересного человека? Только так, самую малость, для поддержания знакомства.

Когда Мазурский начал утомлять, Марат решил «обострить» его и понаблюдать за последствиями. Масла в огонь подлил красиво, не без помощи сказок «Тысяча и одной ночи». Во время очередной встречи потянулся к заблаговременно положенной на край стола книге и с выражением прочел Мазурскому отрывок, повествующий о том, как царь с братом ублажали женщину, которую ифрит из ревности держал в сундуке.

— «Этот ифрит меня похитил в ночь моей свадьбы и положил меня в ларец, а ларец — в сундук, — немного нараспев читал Марат, серьезный снаружи и смеющийся в душе. — Он навесил на сундук семь блестящих замков и опустил меня на дно ревущего моря, где бьются волны, но не знал он, что если женщина чего-нибудь захочет, то ее не одолеет никто.»

Судя по жадному интересу, сверкавшему в глазах Мазурского, тот не был знаком с творчеством Шехерезады.

— Знаете, к какой мысли хочу я вас подвести, Илья Сергеевич? — проникновенно спросил Марат, захлопнув книгу. — К тому, что незачем вам так себя мучить — все равно вы не сможете помешать вашей жене вести себя так, как ей заблагорассудится. Только еще больше себя на посмешище выставите, добьетесь, что не только у нас на вас все пальцем показывать станут, ной в Москве. Слухи — они, как известно, распространяются со скоростью звука.

Он расчетливо бил в самое больное место — Мазурский был зациклен на общественном мнении. Он привык всю свою жизнь сверять с тем, что скажут или подумают о нем окружающие. Применительно к Мазурскому Марат называл эту черту характера «синдромом военного городка».

Эффект от «литературного вечера» превзошел самые смелые ожидания Марата. В первую же ночь Мазурский задушил жену подушкой, задушил тихо, без шума и пыли, так, чтобы не разбудить спавшего за стенкой младшего сына, а затем ласточкой выпорхнул в окно, пробив своей лысой башкой крышу соседского «опеля», злодейски припаркованного на газоне. Молодец мужик — и жил ярко и умер напоказ.

Марату, конечно, слегка досталось от начальства — недолечил, мол, прозевал. В Москве начальство ничего бы о произошедшем не узнало, а Тмутаракань — город маленький, все у всех на виду. Ничего — послушал занудный руководящий бред, развел руками, пообещал исправиться. Все, как положено.

Марат сходил на похороны, похоронили Мазурского тихо, быстро, поминки устроили узкие, для ближнего круга, в который Марат, разумеется, не входил. Марат не расстроился — в тихих чинных похоронах тоже есть своя прелесть. Что-то вроде соприкосновения с вечностью.

На смену Мазурскому пришел Юра Азакин, молодой человек с тяжелейшей депрессией и бредом преследования. Поначалу Марат думал, что парень умело отлынивает от армии, обводя вокруг пальца комиссию за комиссией, но, разобравшись, понял — не симулирует.

Юра забавлял Марата своими религиозными взглядами — причудливой мешаниной из доморощенной мистики, даосизма, буддизма, индуизма и, отчасти, христианства. Они вели долгие «теософские» беседы, касающиеся познания вечной истины, а точнее — путей этого познания. Несколько бесед Марат даже записал на магнитофон, сказав Юре, что записи потребуются ему для работы над диссертацией.

Когда поиски истины наскучили, Марат изящно и вдребезги разбил Юрину теорию познания, буквально на пальцах доказав ему, что он, мягко говоря, невежественный идиот. Юра не подкачал — повесился дома на оконном карнизе. С его тщедушной комплекцией это не составило труда — карниз выдержал. Марат записал себе в актив второе очко. На Юрины похороны не пошел — чего-то не захотелось.

Окончательные правила игры оформились сами собой. Марат обращался со своими партнерами-противниками как ребенок с игрушками — тешил душу, а когда надоедали, — выбрасывал. Люди, как и игрушки, попадались разные — одних хватало на три-четыре месяца, а других — всего на месяц. Начиная очередную игру, Марат не мог предсказать, сколько она продлится, он знал лишь одно — длительность ее зависит только от него, от одного лишь его желания.