Николай Лейкин - Наши за границей

— Погоди! Погоди! Мы вмѣстѣ поѣдемъ! — восклицалъ ему въ догонку Николай Ивановичъ, поспѣшно карабкался на своего осла, обрывался, опять карабкался и, наконецъ, подсаженный балахонникомъ, усѣлся и крикнулъ ему:

— Пошелъ! Дуй бѣлку въ хвостъ и гриву! Догоняй жену!

Покатавшись на ослахъ и разсчитавшись съ погонщиками, супруги взяли извозчика. Когда они усѣлись въ коляску, тотъ обернулся къ нимъ лицомъ и спросилъ, куда ѣхать, повторяя обычное:

— Quelle rue, monsieur. Quel numéro?

— Да не номера, не въ номера… А надо обѣдать ѣхать… Дине, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

— Монтре, у онъ не тре бьянъ дине. Me тре бьянъ, — прибавила Глафира Семеновна.

— Oui, madame, — сказалъ извозчикъ и повезъ по улицамъ.

Черезъ нѣсколько минутъ онъ опять обернулся и проговорилъ:

— Il me semble, que vons êtes des étrangers… Et après cliuer? Après diner vous allez au théâtre? % N'est-ce pas? Alors, je vous conseille le théâtre Edem. C'est ravissant.

— Смотри-ка, Николай Иванычъ, какой любезный извозчикъ-то! Даже театръ рекомендуетъ, — замѣтила Глафира Семеновна. — Коше! Кель театръ ну заве ди?

— Edem, madame. Ce n'est pas loin de l'Opéra.

— Оперу тамъ поютъ? — переспросилъ y жены Николай Ивановичъ.

— Нѣтъ, нѣтъ. Онъ говоритъ, что театръ-то находится недалеко отъ Оперы. Помнишь, мы проѣзжали мимо громаднаго театра, такъ вотъ около.

— A спроси-ка, какое тамъ представленіе. Можетъ быть, опять танцы животомъ, такъ ну ихъ къ чорту.

— A кескилья данъ сетъ театръ? — задала вопросъ извозчику Глафира Семеновна.

— C'est le ballet, madame.

— Балетъ тамъ представляютъ.

— Слышу, слышу. Это-то я понялъ. Я ужъ теперь къ французскому языку привыкъ, — похвастался Николай Ивановичъ.- A только ты все-таки, Глаша, спроси, какой балетъ. Можетъ быть, опять животный балетъ. Здѣсь въ Парижѣ что-то мода на нихъ. Въ три театрика мы заходили на выставкѣ — и въ трехъ театрахъ балетъ животомъ.

— Дѣйствительно, эти танцы животомъ противны.

— То-есть они не противны, но ежели все одно и одно…

— Молчи, пожалуйста. Коше! Кель балетъ данъ еетъ театръ?

— Exelsior. Ah, madame, c'est quelque chose d énorme..

— Ла дансъ де вантръ?

— O, non, non, madame. C'est quelque chose d'ravissant Grand corps de ballet… Mais il vous faul procurer les billets… à présent.

Черезъ десять минутъ извозчикъ подвезъ супруговъ къ театру, помѣщающемуся въ небольшомъ переулкѣ за Большой Оперой. Надъ театромъ красовалась вывѣска: «Edem». На дверяхъ были наклеены громадныя афиши съ изображеніемъ сценъ изъ балета «Экзельсіоръ». Тутъ были нарисованы и желѣзнодорожный поѣздъ съ паровозомъ и пароходъ, скалы, пальмы, масса полураздѣтыхъ танцовщицъ, и посреди всего этого стояла на одной ногѣ, очевидно, балерина, изъ которой летѣли искры.

— Афишка-то атуристая, на манеръ балаганной, — сказалъ Николай Ивановичъ.

— Ничего. Возьмемъ два билета. Извозчикъ хвалитъ балетъ. Здѣсь извозчики все знаютъ, — отвѣчала Глафира Семеновна.

— Не бери только, Глаша, дорогихъ мѣстъ.

— Ну, вотъ… Въ галлерею на чердакъ забираться, что-ли! Я хочу получше одѣться, хочу видѣть хорошее общество. Надо-же хорошее общество посмотрѣть, a то на выставкѣ все рвань какая-то.

У кассы супруги остановились. Николай Ивановичъ полѣзъ въ карманъ за деньгами. Изъ окна кассы выглянула нарядная, затянутая въ корсеть дама съ бронзовымъ кинжаломъ въ волосахъ вмѣсто булавки.

— Спрашивай ужъ ты кресла-то, Глаша. Я не знаю, какъ по-французски кресла спросить, — сказалъ Николай Ивановичъ женѣ.

— Я и сама забыла, какъ кресла. Стулья я знаю — шезъ. Ну, да все равно. Де шезъ… мадамъ… Де. Комбьянъ са кутъ?

— Qu'est-ce que vous désirez, madame? — переспросила кассирша.

— Шезъ… То-есть не шезъ, a такія съ ручками… Де шезъ, авекъ ле мянъ. Компрене ву?

— C'est-à-dire, vous voulez des stalles?

— Ахъ, нонъ. Же ce де сталь. Сталь не то. Сталь это мѣста за креслами! A де птезъ.

— Peut-être, deux fauteuils, madame?

— Фотель, фотель… Вуй… Всѣ комнатныя слова я знаю, a тутъ какъ нарочно перезабыла.

— Les fauteuils d'orchestre, madame, ou les fauteuils de balcon?

— Нѣтъ, нѣтъ… Зачѣмъ балконъ! Внизу… Анъ ба…

— Ah, oui, madame, — и кассирша выдала двѣ контрмарки.

Запасшись билетами, супруги поѣхалп обѣдать. Извозчикъ привезъ ихъ къ какому-то зданію и сказалъ по-французски:

— Вотъ здѣсь хорошіе обѣды. Вы останетесь довольны. Это пассажъ. Войдите и вы увидите ресторанъ.

Супруги вошли въ ресторанъ. Ресторанъ былъ блестящій и буквально залитъ газомъ, но рекомендованный обѣдъ не понравился супругамъ, хотя онъ и состоялъ изъ восьми перемѣнъ. Супъ билъ жидокъ; вмѣсто рыбы подали креветки съ соусомъ провансаль, которыхъ Глафира Семеновна и не ѣла; мяса, поданнаго на гренкѣ, былъ данъ такой миніатюрный кусочекъ, что Николай Ивановичъ въ одинъ разъ запихалъ его въ ротъ Далѣе слѣдовали донышки артишоковъ, какой-то, неизвѣстно изъ чего приготовленный, бѣлый соусъ, половина крылышка пулярдки съ салатомъ, пуддингъ съ сабайономъ, дыня и кофе. Въ обѣдъ былъ введенъ также пуншъ глясэ. Взяли за все это по 6 франковъ съ персоны, кромѣ вина.

— Гдѣ-же хваленая парижская ѣда-то? — спрашивалъ Николай Ивановичъ послѣ обѣда, допивая остатки краснаго вина. — Взяли за обѣдъ по шести французскихъ четвертаковъ, что, ежели перевести на наши деньги, составляетъ по курсу два рубля сорокъ копѣекъ, а ей-ей, я ни сытъ, ни голоденъ. А у насъ въ Петербургѣ за два рубля у Донона такъ накормятъ, что до отвалу. А здѣсь я, ей-ей, ни сытъ, ни голоденъ. Ты знаешь, послѣ обѣда я всегда привыкъ всхрапнуть, а послѣ этого обѣда мнѣ даже спать не хочется. Эхъ, съ какимъ-бы удовольствіемъ я теперь поѣлъ-бы хорошихъ свѣжихъ щей изъ грудинки, поросенка со сметаной и хрѣномъ, хорошій-бы кусокъ гуся съ яблоками съѣлъ. А здѣсь ничего этого нѣтъ, — ропталъ онъ. — Мало ѣдятъ французы, мало. Вѣдь вонъ сидитъ французъ… Онъ сытъ, по лицу вижу, что сытъ. Сидитъ и въ зубахъ ковыряетъ. Хлѣба они съ этими обѣдами уписываютъ много, что-ли?! Помилуйте, подаютъ супъ и даже безъ пирожковъ. Гдѣ-же это видано! Да у насъ-то въ русскомъ трактирѣ притащитъ тебѣ половой растегай, напримѣръ, къ ухѣ, такъ ты не знаешь, съ котораго конца его начать — до того онъ великъ. Донышко артишоковъ подали сегодня и десятокъ зеленыхъ горошинъ. Ну, что мнѣ это донышко артишоковъ! У насъ пятокъ такихъ донышекъ на гарниръ къ мясу идутъ, а здѣсь за отдѣльное блюдо считается. Къ мясу три вырѣзанныя изъ картофеля и зажаренныя спички подали — вотъ и весь гарниръ. А у насъ-то: и картофель къ говядинѣ, и грибы, и цвѣтная капуста, и бобы, и шпинатъ. Ѣшь — не хочу. Спросить развѣ сейчасъ себѣ цѣлую пулярдку? Ей-ей, я ѣсть хочу.

— Да полно тебѣ! Послѣ театра поѣшь, — отвѣчала Глафира Семеновна. — Для твоей толщины впроголодь даже лучше быть. Расплачивайся скорѣй. За обѣдъ, да поѣдемъ домой. Мнѣ нужно переодѣться для театра. Вѣдь ужъ навѣрное у нихъ въ Парижѣ хоть въ театрѣ-то бываетъ нарядная публики.