Николай Лейкин - Наши за границей

— Позвольте, позвольте, мадамы! Кескесе? Чего вамъ?

— Ваше верхнее платье, вашъ зонтикъ, — объяснили дамы по-французски.

Глафира Семеновна перевела мужу.

— Такъ зачѣмъ-же дамамъ-то отдавать? Лучше капельдинеру, — отвѣчалъ тотъ. — У капельдинеръ? — искалъ онъ глазами капельдинеровъ по корридору.

Дамы, разсыпаясь на французскомъ языкѣ, увѣряли, что вещи будутъ сохранны.

— Чортъ знаетъ, что бормочутъ! Глаша, спроси: кескесе онѣ сами-то? — говорилъ Николай Ивановичъ.

— Да должно быть взамѣсто капельдинеровъ и есть.

— Не можетъ быть! Гдѣ-же это видано, чтобы баба была капельдинеромъ. Спроси, кескесе.

— Ву зетъ ле капельдинеръ? Ву вуле каше нотръ аби? — спрашивала дамъ Глафира Семеновна.

— Oui, madame, oui… Laissez seulement… Tout spra bien gardé. Votre parapluie, monsieur?

— Капельдинерши, капельдинерши…

— Вотъ чудно-то! А вѣдь я думалъ, что они такая-же публика, какъ и мы. Даже удивился, что вдругъ меня совсѣмъ посторонняя дама за шиворотъ и за рукавъ хватаетъ. Ну, пренэ, мадамъ, пренэ. Вотъ и ле калошъ. Ахъ, чтобъ имъ пусто было! Капельдинерши вмѣсто капельдинеровъ. Комбьянъ за сохраненіе платья? — спросилъ Николай Ивановичъ, опуская руку въ карманъ за деньгами.

— Ce que vous voulez, monsieur… — жеманно отвѣчали дамы, присѣдая.

Николай Ивановичъ вынулъ полуфранковую монету и спросилъ:

— Ассэ?

— Oh, oui, monsieur, merci, monsieur…

Опять тѣ-же присѣданія и одна изъ дамъ стрѣльнула даже на Николая Ивановича подведенными глазами, какъ-то особенно улыбнувшись.

— Фу ты, чортъ возьми! Заигрываетъ крашеная-то! Скосила глаза… Ты видала?

— Ну, ужъ ты и наскажешь!

— Ей-ей, коварную улыбку сейчасъ подпустила. Нѣтъ, это не капельдинерши. Смотри, какъ-бы пальто-то наши не пропали.

— Да вѣдь подъ номеръ сдаемъ, — сказала Глафира Семеновна.

Глафира Семеновна, раздѣвшись, стала оправлять юбку своего шелковаго платья, и дама въ черномъ платьѣ присѣла на корточки и принялась помогать ей въ этомъ дѣлѣ. Увидавъ что-то отшпилившимся въ отдѣлкѣ юбки, она тотчасъ-же извлекла изъ своего лифа булавку и пришпилила ею.

— Капельдинерши, капельдинерши, это сейчасъ видно, — рѣшила Глафира Семеновна, когда дама, посмотрѣвъ на нумеръ билетовъ, повела супруговъ въ театръ на мѣста.

— Voilа, monsieur et madame… — указала капельдинерша на два кресла и прибавила:- Bien amuser.

Супруги начали разсматривать театръ. Зала театра Эденъ была великолѣпна. Отдѣланная въ мавританскомъ вкусѣ, она поражала своею особенностью. Красивое сочетаніе всевозможныхъ красокъ и позолоты ласкало зрѣніе; по стѣнамъ и у колоннъ высились гигантскія фигуры каріатидъ, такъ художественно раскрашенныхъ, что онѣ казались живыми.

— Вотъ театръ, такъ театръ! — невольно вырвалось у Николая Ивановича.

Но въ это время къ супругамъ подкралась третья капельдинерша съ живой розой на груди вмѣсто банта, нагнулась и стала что-то шарить у ихъ ногъ.

— Кескесе! Чего вамъ, мадамъ? — опять воскликнулъ Николай Ивановичъ.

Но дама уже держала маленькую подушку подпихивала ее подъ ноги Глафирѣ Семеновнѣ.

— Ça sera plus commode pour madame, — сказала она и, наклонясь къ его уху, прошептала:- Donnez moi quelque chose, monsieur… Ayez la bonté de me donner un peu.

— Подушку, подушку она мнѣ предлагаетъ и проситъ за это… — перевела Глафира Семеновна. — Дай ей что-нибудь.

— Фу, чортъ! Вотъ чѣмъ ухитряются денегъ наживать! — покачалъ головой Николай Ивановичъ и сунулъ капельдинершѣ полъ-франка. — Подушку она подавала, а я-то думалъ: что за шутъ, что баба меня за ноги хватаетъ! Хорошъ театръ, хорошъ… — продолжалъ онъ любоваться, но передъ нимъ уже стояла четвертая капельдинерша, то скашивая, то закатывая подведенные глаза и улыбаясь совала ему какую-то бумажку, говоря:

— Le programme de ballet, monsieur…

— Программъ? Вуй… А какъ она, а ля рюссъ написана или а ля франсе?

— Да, конечно-же, по-французски, — отвѣчала Глафира Семеновна.

— А по-французски, такъ на кой она намъ шутъ? Все равно я ничего не пойму. Алле, мадамъ, алле… Не надо. Не про насъ писано… — замахалъ Николаевичъ Ивановичъ руками, но капельдинерша не унималась. Она подкатила глаза совсѣмъ подъ лобъ, такъ что сверкнула бѣлками, улыбнулась еще шире и прошептала:

— Un peu, monsieur… Soyez aimable pour une Pauvre femme… Vingt centimes, dix centimes [19] Немножко, господинъ… Будьте любезны для бѣдной женщины… Двадцать сантимовъ, десять сантимовъ. .

— Вотъ неотвязчивая-то? Да что это изъ французскихъ цыганокъ, что-ли! Мелкихъ нѣтъ, мадамъ. Вотъ только одинъ мѣдякъ трешникъ и остался, — показалъ Николай Ивановичъ десяти-сантимную монету.

— Merci, monsieur, merci… — заговорила капельдинерша и вырвала у него изъ рукъ монету.

— Ну, бабье здѣшнее! И мѣдяками не брезгуютъ, а смотри-ка, какъ одѣта!

Глафира Семеновна сидѣла съ принесеннымъ съ собой биноклемъ и осматривала въ него ярусы ложъ. Николай Ивановичъ также блуждалъ глазами по верхамъ. Это не уклонилось отъ взгляда капельдинершъ и передъ нимъ остановилась уже пятая раскрашенная капельдинерша и совала ему въ руки маленькій бинокль, приговаривая:

— Servez-vous, monsieur, et donnez moi quelque chose.

— Тьфу ты пропасть! — воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Да не надо, ничего мнѣ больше не надо.

Раскрашенная капельдинерша не унималась и приставала къ нему.

— Цыганки, совсѣмъ цыганки… — пробормоталъ онъ, вытаскивая карманъ брюкъ и показывая, что онъ пустъ, и прибавилъ:- На, смотри… Видишь, что рьянъ…

— Ну, вотъ ей мѣдячекъ, а то вѣдь не отстанетъ, — сказала Глафира Семеновна, порылась въ карманѣ и вынула десять сантимовъ.

— Merci, madame, merci… — закивала ей капельдинерша, взявъ мѣдную монетку, отскочила и стала приставать къ другому мужчинѣ.

Театръ наполнялся публикой. Въ верхнемъ ярусѣ виднѣлись мужчины, сидящіе бокомъ на барьерѣ, что крайне удивляло супруговъ. Оркестръ строился и наконецъ грянулъ. Минута — и взвился занавѣсъ.

Представленіе фантастическаго балета «Экзельсіоръ» началось. Декораціи были великолѣпныя, костюмы тоже, но танцовала только балерина, исполняющая главную роль, остальныя-же исполнительницы балета, хоть и были одѣты въ коротенькія балетныя юбочки, только позировали съ гирляндами цвѣтовъ въ рукахъ, съ тюлевыми шарфами, съ стрѣлами, съ флагами, но въ танцы не пускались. Онѣ откидывали то правыя ноги, то лѣвыя, то наклонялись корпусомъ впередъ, то откидывались назадъ — и только. Это не уклонилось отъ взоровъ супруговъ.

— Удивительное дѣло: только одна танцовщица и распинается въ танцахъ, а всѣ другія только на мѣстѣ толкутся да ноги задираютъ, — сказалъ Николай Ивановичъ, когда балерина чуть-ли не въ десятый разъ стала выдѣлывать замысловатое соло на пуантахъ. — У насъ ужъ ежели балетъ, то всѣ прыгаютъ, всѣ стараются, а здѣсь кордебалетъ какъ будто только на манеръ мебели. — Все-таки хорошо, все-таки интересно. Ты посмотри, какая роскошная обстановка, — отвѣчала Глафира Семеновна.