Николай Лейкин - Наши за границей

На вокзалъ Ліонской желѣзной дороги супруги пріѣхали безъ приключеній. Носильщики въ синихъ блузахъ взяли ихъ сундукъ и чемоданъ и принялись сдавать въ багажъ, сильно напирая на то, чтобъ и подушки были сданы въ багажъ, говоря, что громоздкія вещи въ вагонахъ возить не дозволяется.

— Ce n'est pas permis, madame. Tous verrez que ce n'est pas permis, — говорили они.

— Да что вы врете! Се не па вре. Съ этими-же подушками мы и сюда пріѣхали и онѣ были съ нами въ вагонѣ. Парту данъ ля вагонъ, авекъ ну данъ ля вагонъ. Нонъ, нонъ… Команъ донъ ну пувонъ дормирь санъ кусанъ? Нонъ, нонъ.

Носильщики, однако, сдавъ сундукъ и чемоданъ въ багажъ, отказались нести подушки и саквояжи въ вагонъ, и супругамъ пришлось ихъ нести самимъ.

— Что за причина такая, что они отказались протащить подушки въ вагонъ? — дивилась Глафира Семеновна, обращаясь къ мужу.

Дѣло, однако, объяснилось просто. Около приготовленнаго уже поѣзда, стоящаго y платформы, развозили на багажныхъ телѣжкахъ маленькія подушечки и полосатыя байковыя одѣяла и за франкъ сдавали ихъ на прокатъ пассажирамъ. Телѣжки эти катали отъ вагона къ вагону такіе-же блузники, какъ носильщики, и выкрикивали:

— Pour se reposer! Pour se reposer!

— Скажи на милость, какой хитрый народъ эти носильщики! Вѣдь это они нарочно отказались нести наши подушки въ вагонъ, чтобы принудить насъ взять подушки и одѣяла y этихъ блузниковъ. «Нельзя, говорятъ, съ большими вещами въ вагонѣ быть». Они думали, что мы повѣримъ и не понесемъ сами, но нѣтъ, не на такихъ напали! — говорила Глафира Семеновна.

— Да, да… Навѣрное, что они подкуплены или сами участвуютъ въ барышахъ, — поддакнулъ Николай Ивановичъ.

Въ вагонъ, однако, супруговъ впустили безпрепятственно. Только кондукторъ, покосившись на громадныя подушки, улыбнулся и спросилъ Николая Ивановича:

— Vous êtes les russes, monsieur? N'est-ce pas?

— Вуй, вуй, ле рюссъ, — отвѣчала Глафира Семеновна за мужа.

— Oh, je vois déjà, madame, — продолжалъ улыбаться кондукторъ, указывая на подушки, потребовалъ билеты, тщательно осмотрѣлъ ихъ и прибавилъ по-французски:- Вы ѣдете прямо въ Женеву, а потому не совѣтую ѣхать въ этомъ вагонѣ. Въ Дижонѣ изъ этого вагона придется пересаживаться въ другой вагонъ. Пойдемте, я вамъ укажу вагонъ, изъ котораго не надо будетъ пересаживаться.

Онъ поманилъ ихъ пальцемъ, взялъ ихъ саквояжъ и подушку, помогъ имъ вынести все это изъ вагона и перевелъ въ другой вагонъ, пояснивъ еще разъ:

— Voilà à présent c'est tout droit pour Genève.

— Вотъ это по-нашему, вотъ это на нашъ русскій кондукторскій манеръ, — заговорилъ Николай Ивановичъ и, поблагодаривъ кондуктора, сунулъ ему въ руку франкъ.

— Merci, monsieur, — кивнулъ кондукторъ и одобрительно сказалъ:- Oh, je connais les russes et leurs habitudes!

Поѣздъ простоялъ четверть часа и наконецъ послѣ трехъ звонковъ тронулся.

Кромѣ супруговъ, въ купэ вагона сидѣли: толстенькій, коротенькій французъ съ коротко остриженной бородкой на жирномъ лицѣ и тоненькій французъ въ яркомъ галстукѣ и съ черненькими усиками.

— Очень ужъ я рада, что мы не одни ночью ѣдемъ, и можно быть спокойнымъ, что мошенники насъ не ограбятъ, — сказала Глафира Семеновна мужу. — Какая ни на есть, а все-таки компанія изъ четырехъ человѣкъ. А то, помнишь, какъ мы ѣхали изъ Кельна въ Парижъ, всю-то ночь одни въ купэ просидѣли. Ужасно было страшно. Я вѣдь тогда какъ есть всю ночь напролетъ не спала. Ну, а теперь ежели мы заснемъ — они не будутъ спать.

— Такъ-то оно такъ, но вѣдь и на эту компанію полагаться не слѣдуетъ, — отвѣчалъ Николай Ивааовичъ. — Почемъ ты знаешь: можетъ быть, эти-то два француза именно мошенники и есть. Мы заснемъ, а они поднесутъ намъ къ носу хлороформу, усыпятъ насъ покрѣпче, да и ограбятъ.

— Да что ты! Не похожи они, кажется, на мошенниковъ, — испуганно проговорила Глафира Семеновна

— То-есть какъ это не похожи? Что они одѣты-то хорошо? Такъ вѣдь по желѣзнымъ дорогамъ мошенники оборванцы не ѣздятъ.

— Ну, вотъ, Коля, ну, вотъ ты меня и смутилъ. Теперь я опять буду всю ночь бояться.

— Бояться тутъ особенно нечего, а просто надо держать ухо востро и спать поперемѣнно: сначала ты поспишь, потомъ я посплю

— Да, удержишься ты, ежели я засну! Какъ-же, дожидайся! Ты первый соня.

— Не хвались, горохъ, и ты не лучше бобовъ. А я вотъ лучше опять выну изъ саквояжа револьверъ и спрячу его въ боковой карманъ. Пусть они видятъ, что мы все-таки при оружіи.

И Николай Ивановичъ съ важной миной вынулъ изъ саквояжа револьверъ, внимательно осмотрѣлъ курокъ и спряталъ револьверъ въ боковой карманъ. Толстый французъ взглянулъ на Николая Ивановича и съ улыбкой сказалъ:

— C'est l'ami de voyage?

— Вуй. Закуска славная. Всякій останется доволенъ, — отвѣчалъ тотъ, самоувѣренно хлопая себя по карману.

Минутъ черезъ десять толстый французъ началъ зѣвать, наклонился къ Глафирѣ Семеновнѣ и, сказавъ «pardon, madame», снялъ съ себя полусапожки, надѣлъ гарусныя туфли и, замѣнивъ шляпу-цилиндръ красной феской, поджавъ подъ себя ноги, пріютился въ уголку и сталъ сопѣть и похрапывать. Французъ въ яркомъ галстукѣ и съ черными усиками все еще бодрствовалъ. Онъ нѣсколько разъ вынималъ изъ кармана круглую лакированную бонбоньерку, бралъ оттуда маленькія конфетинки и посылалъ ихъ себѣ въ ротъ.

— Вишь, какой лакомка! — замѣтила Глафира Семеновна и прибавила:- Нѣтъ, эти французы не мошенники.

— Почему это? — спросилъ Николай Ивановичъ. — Что одинъ спитъ, а другой конфекты ѣстъ? Ничего не значитъ, душечка. Можетъ, все это для отвода глазъ.

— Ну, зачѣмъ ты меня пугаешь? Съ какой стати? и себя стараюсь успокоить, а ты…

— Ты и успокаивайся, а я все-таки буду держать ухо востро.

Еще черезъ нѣсколько времени французъ съ усиками началъ разговоръ. Онъ приподнялъ передъ Глафирой Семеновной шляпу и спросилъ:

— Madame et monsieur sont les russes?

— Вуй, монсье, — отвѣчала Глафира Семеновна.

— Позвольте мнѣ отрекомендовать себя, какъ француза, бывалаго въ Россіи. По дѣламъ тѣхъ фирмъ, представителемъ которыхъ я нахожусь и въ настоящее время, я пробылъ недѣлю въ Петербургѣ и недѣлю въ Москвѣ. Я обвороженъ русской жизнью. Le isvostschik, le samovar, le troïka, le vodka, les mougiks — все это я видѣлъ и отъ всего въ восторгѣ, тараторилъ французъ и продолжалъ припоминать русскія слова, названія нѣкоторыхъ петербургскихъ и московскихъ улицъ и зданій. — Я комми-вояжеръ… — произнесъ онъ въ заключеніе.

Глафира Семеновна слушала и молчала.

— Je crois, que madame parle franèais? — спохватился спросить ее французъ.

— Энъ пе, монсье… — отвѣчала она и, обратясь къ мужу, пояснила, что поняла изъ того, что ей разсказалъ французъ.

— Прекрасно, прекрасно, но все-таки ты съ нимъ не очень… Чортъ его знаетъ, можетъ быть, онъ и вретъ, что онъ изъ торговаго класса, — отвѣтилъ Николай Ивановичъ. — Морда, знаешь, у него не торговая.