Николай Лейкин - Наши за границей

— Совсѣмъ дуракъ! — со вздохомъ проговорила Глафира Семеновна.

Они вышли изъ вагона. Подскочившій къ нимъ носильщикъ показалъ на свой нумеръ на груди и, взявъ отъ нихъ подушки и саквояжи, спрашивалъ:

— Quel hôtel désirez-vons, monsieur?

— Ага! Здѣсь французятъ. Ну, ладно, — сказалъ Николай Ивановичъ. — Только смотри, Глафира Семеновна, больше какъ на одинъ день я здѣсь не останусь.

Около станціоннаго дома у дверей пожилой человѣкъ въ пиджакѣ и съ сигарой въ зубахъ и блузникъ остановили ихъ.

— Qu'est-ce que vous avez là, monsieur? Ouvrez [40] Что у васъ тамъ, господинъ? Отворите. ,- указалъ человѣкъ въ пиджакѣ на саквояжи.

— Monsieur le visiteur des douanes [41] Господинъ таможенный надсмотрщикъ. …- отрекомендовалъ его носильщикъ.

Супруги не понимали и вопросительно смотрѣли другъ на друга. Человѣкъ въ пиджакѣ и носильщикъ показывали супругамъ знаками, чтобы они открыли свои саквояжи. Въ это время подскочилъ комми-вояжеръ и заговорилъ съ человѣкомъ въ пиджакѣ что-то по-французски, указывая на супруговъ. Человѣкъ въ пиджакѣ выслушалъ и сказалъ супругамъ «allez», пропуская ихъ въ двери.

— Таможня, что-ли? — наконецъ стала догадываться Глафира Семеновна.

— Да почемъ-же я-то знаю! Я знаю только, что вонъ этотъ паршивый болванъ, нахалъ съ усиками, не отстаетъ отъ насъ и рѣшительно во всѣ наши дѣла ввязывается! — раздраженно воскликнулъ Николай Ивановичъ, кивая на комми-вояжера.

— Да вѣдь онъ-же помогъ намъ. Черезъ него насъ пропустили.

— Не желаю я его помощи.

На подъѣздѣ стояли швейцары изъ гостинницъ съ бляхами на фуражкахъ и съ надписями названій гостинницъ.

— «Отель де Рюсси»… — прочелъ Николай Ивановичъ по-французски у швейцара на фуражкѣ и воскликнулъ:- Слава Богу! Наконецъ-то хоть здѣсь есть русская гостинница! Почтенный! Эй! забирай наши вещи! — махнулъ онъ рукой швейцару. — Номеръ намъ… Почемъ у васъ въ отель де Рюсси приличный номеришко съ двумя кроватями?

Швейцаръ бросился забирать вещи супруговъ, Но на вопросъ отвѣчалъ:

— Comprends pas, monsieur.

— Какъ? Швейцаръ изъ гостинницы «Россія», да не говоришь по-русски? Вотъ это ловко! Какая-же послѣ этого Россія?!

— Вѣдь это швейцаръ, а въ гостинницѣ, можетъ быть, и говорятъ по-русски, — вставила свое слово Глафира Семеновна. — Пойдемъ.

Они пошли за швейцаромъ. Швейцаръ привелъ ихъ къ каретѣ, посадилъ ихъ туда и вскочилъ на козлы. Карета помчалась по широкой улицѣ съ большими сѣрыми домами, завернули за уголъ и тотчасъ-же остановилась y подъѣзда. Супруги не ѣхали и трехъ минутъ.

— Только-то? Ужъ и пріѣхали? — удивленно проговорилъ Николай Ивановичъ, вылѣзая изъ кареты. — Не стоило и ѣхать. Пѣшкомъ-бы дошли. Черти! Вѣдь нарочно морочатъ людей, чтобы сорвать за карету по два франка съ пассажира!

— Да ужъ выходи. Полно тебѣ ворчать изъ-за четырехъ франковъ. На кутежъ въ Парижѣ семисотъ, шестисотъ не жалѣлъ, — попрекнула его Глафира Семеновна.

Гостинница «Россія», одна изъ роскошныхъ гостинницъ въ Женевѣ. Супруги вошли въ подъѣздъ гостинницы, и начался обычный перезвонъ. Швейцаръ позвонилъ въ большой колоколъ, гдѣ-то откликнулся маленькій, зазвенѣли электрическіе звонки. Откуда-то вынырнулъ оберъ-кельнеръ во фракѣ и съ карандашомъ за ухомъ, съ лѣстницы бѣжалъ просто кельнеръ съ салфеткой въ рукѣ, появился мальчишка въ синемъ пиджакѣ съ галунами на воротникѣ и со свѣтлыми пуговицами. Передъ супругами со всѣхъ сторонъ кланялись и приглашали ихъ наверхъ, бормоча и на французскомъ, и на нѣмецкомъ языкахъ.

— Кто-же здѣсь, однако, изъ васъ говоритъ по-русски? — спрашивалъ Николай Ивановичъ, поднимаясь вмѣстѣ съ женой по лѣстницѣ. — Руссишъ… рюссъ шпрехенъ.

Оказалось, что въ гостинницѣ никто не говоритъ по-русски.

— Ну, Россія! Какъ-же вы смѣете называться Россіей! Вѣдь это-же обманъ. Къ вамъ ѣдутъ, чтобы пользоваться русскимъ языкомъ, а здѣсь ничего этого нѣтъ.

Комнату они заняли въ восемь франковъ. Комната была роскошная. Оберъ-кельнеръ, показывая ее, очень расхваливалъ видъ изъ оконъ.

— Передъ глазами вашими будетъ Женевское озеро и нашъ снѣговой Монбланъ, — подводилъ онъ супруговъ къ окнамъ.

— Насчетъ видовъ-то намъ — Богъ съ ними. Потомъ разсмотримъ, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ. — А вотъ нельзя-ли чего-нибудь буаръ и манже а ля рюссъ. Тэ а ля рюссъ можно? Тэ авекъ самоваръ.

— Oh, oui, monsieur… — поклонился оберъ-кельнеръ, сбираясь уходить.

— Стой, стой… Вотъ еще… Пріѣхали въ Швейцарію, такъ надо швейцарскаго сыру попробовать. Фромажъ швейцаръ апорте.

— Fromage de suisse? — поправилъ его оберъ-кельнеръ — Oui, monsieur.

Черезъ четверть часа супруги умылись, причесались и явился чай, отлично сервированный, съ мельхіоровымъ самоваромъ, со сливками, съ лимономъ, съ вареньемъ, съ булками, съ масломъ и даже съ криночкой свѣжаго сотоваго меда. Подали и кусокъ сыру. Николай Ивановичъ взглянулъ и радостно воскликнулъ:

— Вотъ это отлично! Въ первый разъ, что мы заграницей ѣздимъ, по-человѣчески чай подали! Нѣтъ, швейцарцы-они молодцы! Бьянъ, бьянъ, — сказалъ онъ кельнеру, показалъ на чай и потрепалъ кельнера по плечу.

Кельнеръ почтительно поклонился и съ улыбкой удалился.

— И прислуга какая здѣсь чистая. Вся во фракахъ. Не чета нашему парижскому корридорному въ бумажномъ колпакѣ и войлочныхъ туфляхъ, — прибавила Глафира Семеновна.

— Смотри-ка, и медку подали. Знаютъ русскій вкусъ, — указалъ Николай Ивановичъ на медъ. — Одно только, подлецы, не говорятъ по-русски.

Онъ прежде всего схватился за сыръ, но сыръ былъ преплохой.

— Да неужто это швейцарскій сыръ? Вотъ сыромъ такъ опростоволосились. Совсѣмъ безъ остроты. Это нашъ русскій мещерскій сыръ, а вовсе не швейцарскій.

— Да, навѣрное мещерскій, — отвѣчала Глафира Семеновна. — вѣдь ты спрашивалъ, чтобъ все было по-русски, а ли рюссъ, — вотъ они русскій сыръ и подали.

— Ну, вотъ… Я явственно сказалъ, чтобъ фромажъ швейцаръ… Нѣтъ, ужъ, должно быть, здѣсь такъ ведется, что сапожникъ всегда безъ сапогъ, а портной съ продранными рукавами. Хорошій-то сыръ, вѣрно, только къ намъ въ Россію отправляютъ.

Напившись чаю, супруги пріодѣлись и отправились обозрѣвать городъ, но лишь только они вышли на лѣстницу, какъ носъ съ носомъ столкнулись съ комми-вояжеромъ. Въ глянцевомъ цилиндрѣ, въ желтыхъ перчаткахъ онъ стоялъ и съ улыбкой приподнималъ шляпу. Николай Ивановичъ отвернулся.

— Тьфу, ты пропасть! И здѣсь… Вотъ навязался-то! Какъ бѣльмо на глазу торчитъ, — пробормоталъ онъ съ неудовольствіемъ. — Да это нахалъ какой-то.

Развеселившійся было Николай Ивановичъ опять. надулся.

Внизу супруговъ встрѣтилъ оберъ-кельнеръ и съ почтительнымъ наклоненіемъ головы сказалъ по-французски:

— У насъ табль-дотъ… Завтракъ въ часъ и обѣдъ въ пять часовъ. Ежели сдѣлаете намъ честь, то потрудитесь записаться заранѣе.