Николай Лейкин - Наши за границей

— Да что ты меня словно дразнишь! — опять вспылилъ Николай Ивановичъ. — Расхваливаешь бумажку, конвертикъ…

— Не поддразниваю, a просто разсказываю тебѣ.

— Тебѣ не обидно, тебѣ не противно, что онъ чортъ знаетъ за какую путанную бабенку тебя принялъ?

— Да что-жъ обижаться на дурака! — спокойно отвѣчала Глафира Семеновна.

— Нахалъ! Мерзавецъ! Подлецъ! Нѣтъ, ужъ я теперь его волосы непремѣнно вставлю въ брелокъ и буду носить въ воспоминаніе побѣды.

Николай Ивановичъ свернулъ бумажку съ волосами комми-вояжера и спряталъ ее въ кошелекъ.

— A все ты своими улыбками ему поводъ подала, «Мусье, мусье… мерси, мерси»… Вотъ тебѣ и мерси. Ты особенно какія-то пронзительныя улыбки передъ нимъ дѣлала, когда мы ѣхали изъ Парижа въ Женеву, — вотъ онъ и возмечталъ. Два раза за руку его взяла; чортъ знаетъ кто, a ты ему руку подаешь!

— Да вѣдь нужно было поблагодарить его за любезность. Ты, я думаю, видалъ, какъ онъ распинался передъ нами въ вагонѣ. Ужинъ намъ схлопоталъ, конфектами насъ угощалъ. A ужъ какъ онъ образцы кружевъ мнѣ дешево продалъ, такъ это просто удивительно!

— Молчи, пожалуйста, не расхваливай мерзавца!

Произошла пауза. Николай Ивановичъ злился и усиленно затягивался папироской.

— Тебѣ-то больно отъ него попало! — начала опять Глафира Семеновна.

— Ну, что за больно! Онъ только схватилъ меня за голову.

— Нѣтъ, за уши. Вонъ уши-то и посейчасъ y тебя красны.

— Да что ты словно радуешься! — возвысилъ голосъ Николай Ивановичъ. — Конечно-же, ему вдесятеро больше отъ меня досталось, и доказательствомъ вотъ этотъ клокъ волосъ, — хлопнулъ онъ себя по карману. — У меня трофей, a у него ничего.

— Ты знаешь, вѣдь онъ тебя на дуэль вызывалъ, — продолжала Глафира Семеновна.

— Да что ты врешь! Когда?

— А когда подошелъ къ окну вагона. Ты вѣдь по-французски не понимаешь, а я-то поняла Изъ-за этого онъ тебѣ и карточку свою визитную совалъ.

— Скотина! Задалъ-бы я ему дуэль. Пополамъ-бы его перервалъ, ежели-бы не сидѣлъ въ вагонѣ. Туда-же, дуэль, жидконогая кочерга эдакая!

— Да онъ и звалъ тебя выйти изъ вагона, а когда ты не вышелъ, то онъ схватилъ тебя за уши, намѣреваясь побить, что-ли.

— Да не хваталъ онъ меня за уши!

— Ну, не хваталъ, не хваталъ.

— Конечно-же, не хваталъ. Что я не чувствовалъ, что-ли! — отпирался Николай Ивановичъ.

Глафира Семеновна посмотрѣла на мужа и улыбнулась.

— Да что ты подсмѣиваешься-то надо мной! — крикнулъ тотъ, раздражаясь.

— Просто мнѣ забавно, что такое приключеніе съ нами въ дорогѣ стряслось. Точь-въ-точь, какъ во французскомъ романѣ. Я даже читала что-то подобное, — отвѣчала Глафира Семеновна. — Конечно только тамъ драки не было и никто ни у кого не вырывалъ клока волосъ, а все обошлось по благородному, — прибавила она — Какой-то графъ влюбился въ замужнюю маркизу…

— Сочиняй, сочиняй! Эта маркиза-то ты, что-ли?

— Да вотъ въ родѣ насъ. Только это было не въ вагонѣ, а на станціи желѣзной дороги. Маркизъ съ маркизой сидѣли на станціи и отправлялись въ Ниццу. Вдругъ входитъ графъ и прямо подаетъ карточку: «Рю Лафаетъ, нумеръ такой-то»… Затѣмъ объясненіе: «Двоимъ намъ нѣтъ мѣста на земномъ шарѣ… Или я, или вы… Присылайте секундантовъ»… И вотъ они ѣдутъ въ Италію, и тамъ, среди лимонной рощи…

— Молчи, молчи! Вздоръ городишь! — перебилъ жену Николай Ивановичъ.

— Но тамъ маркиза была влюблена въ графа. Маркизъ былъ старикъ… — не унималась Глафира Семеновна.

— Довольно, тебѣ говорятъ!

— А ну тебя! Ни о чемъ путномъ говорить съ тобой нельзя.

— Не люблю я слушать твоихъ романовъ. Вѣдь это все вздоръ, чепуха…

— Такъ о чемъ-же говорить-то?

— А вотъ хоть о томъ, что въ этомъ ресторанѣ въ Женевѣ, въ которомъ мы обѣдали, за водку меня просто ограбили. Знаешь, по скольку съ меня взяли за рюмку русской очищенной водки? По два франка, то-есть по восьми гривенъ на наши деньги, ежели считать по курсу. Пять маленькихъ рюмокъ я выпилъ и заплатилъ десять франковъ, четыре рубля. Ахъ! грабители, грабители! За простую русскую водкѵ! Глаша, слышишь?

— Да не желаю я объ водкѣ разговаривать! Ты объ романахъ не желаешь, а я объ водкѣ — вотъ тебѣ и весь сказъ.

Водворилась пауза. Николай Ивановичъ прижался въ уголъ дивана и сталъ похрапывать.

Поѣздъ мчался по направленію къ Берну среди живописныхъ горъ, усѣянныхъ по склонамъ виноградниками. Надвигались сумерки. Темнѣло.

Швейцарскія желѣзныя дороги изобилуютъ станціями. Поѣздъ бѣжалъ съ необыкновенной быстротой, но то и дѣло, почти каждыя десять минутъ, останавливался на какой-нибудь станціи на одну минуту, быстро выпускалъ и забиралъ пассажировъ и снова мчался. Второй классъ такъ и не наполнялся пассажирами — всѣ ограничивались третьимъ классомъ, и супруги сидѣли въ купэ второго класса попрежнему одни. Николай Ивановичъ спалъ крѣпкимъ сномъ и раскатисто храпѣлъ. Глафирѣ Семеновнѣ не спалось. На каждой станціи она отворяла окно и наблюдала выходящую изъ поѣзда и входящую публику, продавцовъ и продавщицъ, снующихъ по платформѣ и предлагающихъ публикѣ пиво въ стаканахъ, сандвичи, груши, яблоки, виноградъ, букетики цвѣтовъ, плетеныя корзиночки, мелкія стеклянныя издѣлія, фотографіи швейцарскихъ видовъ, конфекты, печенье и т. п. Сначала продавцы и снующая публика говорили только по-французски, потомъ къ французскому языку сталъ примѣшиваться нѣмецкій языкъ и наконецъ вдругъ французскій языкъ исчезъ совершенно и воцарился одинъ нѣмецкій. Началась нѣмецкая Швейцарія. Глафира Семеновна, замѣтивъ измѣненіе языка при покупкѣ съѣстныхъ предметовъ, начала будить мужа.

— Можешь ты думать, опять Нѣметчина началась, — говорила она, расталкивая его. — Повсюду нѣмецкій языкъ и самыя серьезныя рожи. Пока былъ французскій языкъ, рожи были веселыя, а какъ заговорили по-нѣмецки — все нахмурилось.

Николай Ивановичъ что-то промычалъ и сталъ протирать заспанные глаза.

— Боюсь, какъ-бы намъ опять не перепутаться и не попасть туда, куда не слѣдуетъ. Нѣмецкая земля намъ несчастлива, — продолжала Глафира Семеновна. — Ты ужъ не спи. Надо опять поспрашивать, туда-ли мы ѣдемъ.

— Нѣтъ, нѣтъ. Какой тутъ сонъ! Довольно. Я ѣсть хочу, — отвѣчалъ Николай Ивановичъ.

— Ѣды здѣсь много. На каждой станціи можешь наѣсться и напиться, не выходя изъ вагона, Къ окнамъ и пиво, и бутерброды подносятъ. A вотъ поспрашивать-то надо, туда-ли мы ѣдемъ.

— Да мы куда собственно ѣдемъ-то теперь? Прямо въ Россію или…

— Нѣтъ, нѣтъ, надо остановиться въ Вѣнѣ. День проживемъ въ Вѣнѣ. Но вотъ вопросъ — въ Вѣну-ли мы ѣдемъ? Можетъ быть, давно уже нужно было пересѣсть въ другой вагонъ, а мы сплоховали. Въ Нѣметчинѣ вѣдь все съ пересадкой…

— Непремѣнно нужно спросить кондуктора.