Пелам Вудхаус - Полная луна. Дядя Динамит. Перелетные свиньи. Время пить коктейли. Замок Бландинг

Генри подошел к кровати, всмотрелся в картину и поневоле признал, что друг его прав. На кротком лице Императрицы он различил признаки опьянения.

— Странно, — проговорил он.

— Хуже, — поправил его Фредди. — Жутко. Не удивляюсь, что отец взбеленился.

— Кажется, я вижу, в чем не прав, — сказал Генри, отступив на шаг и прищурив один глаз. — Ты не можешь себе представить, как трудно писать такую натуру. Лежит, вроде бы спит, изо рта торчит кожура какая-то. Веласкес бы опустил руки. Я ее потыкал палкой, чтобы схватить выражение, но нет, не то!

— А почему она… прямоугольная?

— О, это пустяки! Пробовал одну идею… Понимаешь, я последнее время увлекаюсь кубизмом.

Фредди взглянул на часы, представил себе вустерширских Фэншоу и вздохнул. Но оставить все так он не мог.

— Расскажи мне все по порядку, — сказал он. — Кое-что я себе представляю. Ты у мольберта, отец ходит вокруг, поправляет пенсне. Останавливается. Заглядывает тебе через плечо. Отпрыгивает, хрипло кричит. А потом что?

— Выгнал!

— Никаких надежд?

— Нет.

— А если ты смоешь это и опять начнешь?

— Понимаешь, я немного разволновался. Не помню точно, что я сказал, но примерно так: если вам нужна коробка для конфет, я этим не занимаюсь. Еще про свободу видения. Да, и послал к черту.

— Отца? М-да… — сказал Фредди. — Гм… Это, знаешь… нехорошо, Глист.

— Да.

— Пру рассердится.

Генри вздрогнул:

— Уже.

— Ты ее видел?

Генри вздрогнул еще раз.

— Да, — глухо сказал он, — видел. Она там была.

— И что?

— Разорвала помолвку.

— Поразительно. А может, ты не понял?

— Понял. Она сказала, что не хочет меня видеть и займется добрыми делами.

— А ты?

— Я не успел. Она захохотала и исчезла, как электрический заяц.

— Захохотала? Нехорошо. Иногда мне кажется, она немного того…

Генри стал грозным.

— Умереть хочешь? — спросил он.

— Нет, — отвечал Фредди. — Нет, нет. А что?

— Не оскорбляй Пру.

— Значит, ты ее любишь?

— Конечно.

— Я думал, ты рад избавиться от девицы, которая поднимает скандал — из-за чего? Из-за портрета свиньи!

Генри задрожал:

— Это не все.

— Видимо, я не понял.

— Она сказала, чтоб я бросил живопись.

— А, ясно. Кабачок.

— Ты все знаешь?

— Она мне сказала, ну, тогда, перед свадьбой. Ты получил в наследство эту «Шелковицу»…

— Да. Мы вечно об этом спорим.

— Вообще-то она права. Ты хоть посмотри. Дело хорошее.

— Ладно, съезжу. От тебя убегала в истерике любимая девушка?

— Скорее нет. С Агги разное бывает, но в другой манере. Я думаю, это неприятно.

— Что-то такое случается, Фредди. Видишь, какая ты гадина, скажем — свинья.

— Понимаю. Угрызения.

— Я теперь готов на все. Бросить живопись? Пожалуйста!

— Это хорошо.

— Я ей так и напишу.

— А тетя Гермиона перехватит.

— Да, верно.

— Куда уж верней! Когда девицу нашего рода высылают в Бландинг, письма просматривают.

— Тогда передай ей записку.

— Нет, я сейчас не в замок. Ладно, я туда заеду. Если она вернулась — сам поговорю. Подожди. Я скоро.

И он уехал, представляя себе, как Чедвики прижимаются носами к стеклу, жадно глядя вдаль.

Прошло не очень много времени, когда Фредди появился снова.

— Обернулся, как смог, — сказал он. — Если заждался, прости, о тебе же хлопотал.

— Ну как?

— Видел ли я Пруденс? Нет. Она не вернулась. Но ты сперва скажи, ты правда хочешь помириться? Ты готов пресмыкаться и ползать?

— Да.

— Зная при этом, что для брака нет ничего хуже?

— Да.

— Я бы не торопился, Глист. Я знаю твою Пруденс. Дай ей палец — отхватит еще что-нибудь. Со мной она вежлива, где там — почтительна, — но почему? Не распускаю. Эти… э… невысокие девушки — вроде болонок. Ты видел разъяренную болонку? Она…

— Ты рассказывай! — напомнил Генри. — Рассказывай, расска…

— Ладно. Увидев, что ее нет, я позвонил Галли.

— Галли?

— Кому же еще? Если кто-то и подскажет, что делать, то это он. Выслушав все, через две минуты, после одного бокала виски с содовой, он дал нам совет.

— Какой человек!

— Именно. Я тебе рассказывал, как он женил Ронни Фиша на хористке, хотя с ним боролись все наши тети?

— Нет. Так и женил?

— А то! Пределов для него нет. Тебе повезло.

— Что же он предложил?

— Замечал ли ты, — начал Фредди, — что хозяева замков, вроде моего отца, не знают толком, сколько человек у них служит? Возьмем садовников. Выйдет отец утром, идет и видит — оперся кто-то на лопату. Что ж, он скажет: «А, вот верный старый Джо, или Перси, или Питер, или Томас»? Нет. Он скажет: «А, садовник!» Таким образом…

— Ты бы рассказывал, — предложил Генри. — К чему тут садовники? Что предложил Галли?

— Я об этом и говорю. Дядя Галли, из Лондона, сказал, что буквально всякий может наняться к нам садовником. Ясно тебе? Ты заметишь, что ничего не смыслишь в садоводстве. И не надо. Ходи себе с граблями или с тяпкой и гляди поревностней. Купить их можно здесь, у Смитсона. Главное — ревностный вид.

Генри онемел, пораженный величием этой мысли; но тут же увидел и препятствия:

— Разве за ними никто не присматривает?

— Как же, присматривает, Макалистер. Все в порядке. Дал ему пять фунтов. Если к тебе подойдет шотландец, похожий на малого пророка, не пугайся. Кивни и похвали сад. Увидишь отца — кланяйся.

— Потрясающе! — вскричал Генри.

— Я тебе говорил.

— Буду бродить…

— …пока Пру не вернется…

— Поговорю с ней…

— …и помиришься. А то передай записку с верным человеком. Приготовь заранее. В чем дело?

— О Господи!

— Что с тобой?

— Ничего не выйдет. Твой отец меня знает.

— Неужели ты думаешь, — удивился Фредди, — что дядя Галли это упустил? Он вышлет первой же почтой.

— Кого?

— Ее.

Генри побледнел:

— Не ее ?

— Именно ее. Он сразу пошел к Биффену и забрал.

— Ой!

— Честное слово, Глист, я тебя не понимаю! Сам я ее не видел, но ассирийский царь — это очень солидно. В конце концов, нужен же тебе грим, вот и бери, от всей души советую. Ладно, пока! Желаю удачи.

Полковник Уэдж сидел в ногах постели и беседовал с женой, пока она завтракала, как у них повелось. Он встал, подошел к окну, нервно позвякивая ключами в кармане.

— Нет, что за человек! — сказал он. — В жизни такого не видел.

Если бы рядом случился добрый друг и проследил, куда он смотрит, ему бы показалось, что эти слова относятся к садовнику с граблями, который стоит внизу, на газоне, и он бы с ним согласился. Природа создала в свое время много странных существ, в том числе вот это. Особенно в нем поражала борода — светло-горчичного цвета, ассирийской формы.

Но друг ошибся бы. Полковник говорил не о нем. Когда сердце гнетет забота — до садовников ли, даже бородатых? Говорил он о Типтоне Плимсоле.