Пелам Вудхаус - Полная луна. Дядя Динамит. Перелетные свиньи. Время пить коктейли. Замок Бландинг (сборник)

Печальная луна, приставленная к Бландингскому замку, почти достигла полноты, и обиталище девятого графа из рода Эмсвортов заливал серебряный свет. Он играл на башнях и бойницах, почтительно заглядывал к леди Гермионе, удобрявшей кремом лицо в синей спальне, глядел в соседнюю спальню, где, не задернув занавесок, лежала прекрасная дочь леди Гермионы, думая о том, что нечего надеть на бал, нет приличных бриллиантов.

Конечно, девушке нужны лишь алмазы юности, чистоты и здоровья, но тот, кто возьмется объяснить это Веронике Уэдж, будет обречен на провал.

Двигаясь дальше, лунный свет встретил полковника Уэджа, вылезавшего из местного такси, а там и самого хозяина. Девятый граф стоял, точнее, висел у ограды небольшого участка, где жила Императрица.

Упоение и умиление, посещавшие графа, когда он бывал со своей свиньей, полноты не достигли, ибо в этот вечер она предпочла вигвам у задней стенки и он ее не видел. Но слышал – она глубоко дышала, и дивные звуки услаждали его не меньше, чем самый лучший концерт, пока запах сигары не оповестил о том, что рядом кто-то есть. Надев пенсне, лорд Эмсворт с удивлением увидел своего бравого зятя. Удивился он потому, что вчера полковник явно уехал в Лондон; но тут же понял, что тот мог и вернуться. Так оно и было.

– А, Эгберт!.. – учтиво сказал он, отрываясь от ограды.

Полковник решил пройтись и честно думал, что он наедине с природой. Узнав внезапно, что ворох старых тряпок – это человек, да еще родственник, он немного оторопел.

– Господи, Кларенс, это ты? – сказал он. – Что ты здесь делаешь?

У лорда Эмсворта не было тайн, особенно от близких. Он ответил, что слушает свинью. Полковник дернулся, словно у него заболела старая рана.

– Слушаешь эту свою свинью? – повторил он. – Ты бы лучше лег. Простудишься, опять будет прострел. Ну подумай сам!

– И то правда, – сказал лорд Эмсворт, приноравливаясь к его шагу.

Сперва они молчали, думая каждый о своем. Потом, как часто бывает, заговорили сразу оба: полковник – о том, что встретил в Лондоне Фредди, лорд Эмсворт – о том, зашел ли зять в Лондоне к Мэйбл. Полковник удивился:

– К Мэйбл?

– Ну, к Доре. К моей сестре.

– Ах, к Доре! Нет. Когда я езжу на один день, я время зря не трачу.

Это лорд Эмсворт понял и одобрил.

– Ясно, ясно, – поспешил заверить он, – кто к ней пойдет по доброй воле!.. Понимаешь, я ей послал письмо, чтобы нашла художника. Хочу написать ее портрет. А Дора так грубо ответила: «Не позорь себя». Нет, какие у нас ужасные женщины – ты посмотри на Констанс, ты посмотри на Джулию! Посмотри на Гермиону…

– Она моя жена, – сухо заметил полковник.

– Вот именно. – Лорд Эмсворт погладил его по руке. – Да, почему я спросил, видел ли ты Дору?.. Зачем-то ведь спросил… А, вот! Гермиона получила от нее письмо, Дора горюет.

– О чем?

– Страшно горюет.

– Почему?

– Понятия не имею.

– Гермиона тебе сказала?

– Сказала, как не сказать. Все объяснила, а я забыл. Что-то про кроликов.

– Кроликов?

– Так она сказала.

– Зачем Доре кролики?

– Кто ее знает… – огорченно промолвил граф и вдруг просиял: – Наверное, они объедают клумбы.

Полковник сердито хрюкнул.

– Твоя сестра Дора, – напомнил он, – живет на четвертом этаже, в центре. У нее нет никаких клумб.

– Тогда не знаю, – отвечал лорд Эмсворт. – А вот ты скажи, ты правда получил письмо от Фредди?

– Нет.

– Нет?

– Я встретил его.

– Встретил?

– Да. На Пиккадилли. С каким-то пьяным типом.

– Типом?

Полковник не отличался терпением. Собственно, подражание горному эху довело бы кого угодно.

– Да, с типом. С молодым человеком, выпившим больше, чем нужно.

– А, да-да!.. С пьяным типом, конечно, только это был не Фредди. Кто-то еще.

Полковник стиснул зубы. Человек послабее ими заскрежетал бы.

– Что я, кретин? Почему это кто-то еще?

– Фредди в Америке.

– Нет.

– Да, – не сдавался лорд Эмсворт. – Ты не помнишь? Он женился на дочери собачьего корма и уехал в Америку.

– Значит, вернулся.

– Господи!

– Тесть его послал, у них будет английское отделение.

– Господи! – повторил граф. Долгий опыт внушил ему, что его сын может открыть рот, когда ест, но не чаще.

– Он с женой, она сейчас в Париже, – продолжал полковник. – А завтра он приедет сюда, к тебе.

Лорд Эмсворт подпрыгнул, потом застыл. Здесь, в замке, Фредди слонялся как опечаленная овца, и самый вид его длинной сигареты замораживал райские сады.

– Сюда? Фредди? Ненадолго?

– Надолго. Скорее всего навсегда. А, забыл! Типа он тоже привезет. Спокойной ночи. – И, радуясь тому, что вконец нарушил покой ближнего, полковник быстро зашагал к синей спальне, где его жена, удобрив кремом лицо, лежала и читала.

Когда полковник вошел, она радостно вскрикнула:

– Эгберт!

– Здравствуй, дорогая, – отозвался он.

В отличие от сестер, леди Гермиона была невысокой и круглой. В лучшие минуты она походила на кухарку, довольную последним суфле, в худшие – на кухарку, заявляющую об уходе, и в те и в другие – на кухарку с характером. Однако взор любви проникает глубже, и преданный муж, избегая крема, нежно поцеловал ее в чепчик. Брак у них был счастливый. Почти все, встречаясь с леди Гермионой, тряслись от одного ее взгляда, как лорд Эмсворт, но полковник Уэдж ни разу не пожалел о том, что ответил когда-то: «А? Что? Ну конечно!» на вопрос: «Берешь ли ты, Эгберт, эту Гермиону?» Грозным взглядом он восхищался.

– Вот и я, старушка, – сообщил он. – Поезд запоздал, и я еще прошелся по саду. Встретил Кларенса.

– Надеюсь, он не гулял?

– Именно гулял. Схватит простуду. Что это с Дорой? Утром я встретил Пруденс, она вывела этих своих собак, но ничего мне не сказала. А Кларенс говорит, Дора горюет из-за кроликов.

Леди Гермиона поцокала языком, что бывало, когда речь шла о графе.

– Лучше бы он слушал, а не зевал, – сказала она. – Я ему говорила, что Дора огорчена, потому что какой-то мужчина назвал Пруденс кроликом своей мечты.

– Вон что! А кто он такой?

– Она понятия не имеет, потому и волнуется. Вчера дворецкий сказал, что кто-то просит Пруденс к телефону, а ее не было дома, Дора подошла и услышала: «Алло! Кролик моей мечты?..»

– А она что?

– Рассердилась, что же еще! Как всегда, глупо. Надо было подождать, послушать, а она сказала, что это не кролик. Он охнул и повесил трубку. Конечно, она спросила Пруденс, кто это может сказать, но та ответила: «Кто угодно».

– И то верно, – заметил полковник. – Чем только теперь друг друга не называют!