Пелам Вудхаус - Полная луна. Дядя Динамит. Перелетные свиньи. Время пить коктейли. Замок Бландинг

— Спятил? — уточнил он.

— Именно, спятил.

— Да, это неприятно. Дом не дом, если в нем живет безумный дядя. Когда же это случилось?

— Сейчас.

— Внезапно?

— Да.

— Почему?

— Из-за Мартышки.

Лорд Икенхем растерялся:

— Неужели мой племянник за один день может свести с ума такого человека? Ну, хоть бы за две недели… Симптомы?

— Говорит какую-то чушь, а теперь поехал к вам за Мартышкиной фотографией.

— Зачем она ему?

— Для проверки. Чтобы узнать, какой он.

— Разве он сам не видел?

— Он думает, это самозванец.

— Почему?

— Не знаю. Да что там — сошел с ума. Сижу на террасе, он меня зовет, я иду, он спрашивает про Мартышку. Давно мы знакомы? Давно. Уверен я, что это тот самый человек? Я-то уверен, а дядя не верит мне. Поехал за фотографией.

Лорд Икенхем покачал головой:

— И зря. Изысканный, тонкий любитель красоты не держит таких фотографий. Венеру — пожалуйста. Да, Билл Окшот, вы правы, Балбес спятил. Видимо, с ним был солнечный удар, когда он держал в страхе Африку. Не удивляюсь, что вы огорчены. Советую спрятать ножи, таблетки и бритвы. А в остальном все хорошо?

Билл засмеялся глухим, безрадостным смехом:

— Вы уж скажете! Да я бы пел, как жаворонок, если б все было хорошо.

— Что же еще случилось, о жертва рока? Билл ответил не сразу, он дрожал.

— Я видел, — сказал он наконец, — как Мартышка целует служанку.

Лорд Икенхем его не понял:

— А что такого?

— Как — что? Он обручен с моей кузиной.

Лицо у графа прояснилось.

— А, так-так-так!.. Вы печетесь о ее счастье. Дорогой мой, не беспокойтесь, у Мартышки это рефлекс. Мы с вами заплачем или сочиним стишок, а он целует служанку. Автоматическое действие.

Билл хмыкнул.

— Уверяю вас, — сказал граф. — Посмотрите в учебниках. Как же это? Комплекс горничной? Нет, забыл. Но уж все прочее в порядке?

— Если бы!

— Значит, нет. Что же еще случилось?

— Младенцы.

— Простите?

— Конкурс детской красоты.

— Разве вы счастливый отец? — осторожно спросил лорд Икенхем.

— Я несчастный судья.

— Не говорите загадками, Билл Окшот. Кого вы судите?

— Младенцев.

— Почему?

— У них конкурс.

— Объяснитесь, — сказал лорд Икенхем. — Помните: я здесь пришелец.

Пока Билл рассказывал о мести сэра Эйлмера, граф сочувственно кивал.

— Ужасно, — подытожил он. — А чего же еще и ждать? Губернаторы — страшные люди. Разят как молния. В общем, вы влипли.

— Если кого-нибудь не найду. А вы не хотите?

Граф покачал головой:

— Я бы рад, но Балбес не согласится. Как-никак, я шесть раз дал ему по задней части битой для крикета.

— Да он забыл!

— Так скоро?

— Сорок лет прошло!

— Сорок два. Но вы недооцениваете силу моего удара.

— Ну, предположим, не забыл. Посмеетесь вместе.

— Я не согласен с вами, Билл Окшот. Не вам считать Балбеса образцом кротости. Разве он не рычит, разве не приносит кровавых жертв? Рычит и приносит. А тут — забыть, мало того — простить!

— Давайте проверим.

— Ни в коем случае. Выгонит из дома, кстати — вашего. А если не выгонит — придется с ним дружить до самой смерти. Ездить друг к другу, посылать подарки… Уф-ф! Нет, даже ради вас я на это не пойду. Вы сказали: «Черт»?

— Сказал.

— Так я и думал. Больно слышать такие слова.

Они помолчали. Билл печально смотрел на прохожую гусеницу.

— Мне конец, — выговорил он.

— Почему? Есть же у вас друзья.

— Здесь нету. Да и вообще я их давно не видел. Связаться я могу только с Планком.

— А кто это? Помню, помню! Начальник экспедиции.

— Да. Майор Брабазон-Планк.

— Брабазон? Поразительно! У нас был такой мальчик, он мне должен два шиллинга. Ваш начальник похож на грушу?

— Да.

— Практически один зад?

— Да.

— Он. Мы его так и звали. Зад. Просто удивительно! Кого вы ни вспомните — я с ним учился. Свяжитесь с Задом.

— Нельзя. Он боится детей.

— Да? Известный комплекс, посмотрите в любом учебнике.

— Он всю дорогу мучился. Надо навестить сестер, а у них дети. Нет, Планк не годится.

— Что ж, — сказал лорд, — значит, остаюсь я.

Билл перевел взгляд с гусеницы на графа.

— А? — осведомился он.

— За неимением лучшего, — пояснил тот, — придется довольствоваться мной. Буду судить младенцев.

— Вы же говорили, это невозможно.

— Говорил?

— Да. Только что.

— А, ясно! Вы меня не поняли. Я говорил, что деликатный человек не придет к тому, кого оскорбил. Но он и не придет. Придет другой.

— Э?

— Что вы удивляетесь? Все очень просто. Я войду в этот дом инкогнито.

— Назоветесь чужим именем?

— Правильно. Я вообще не люблю действовать под своим. Как-то скучно.

Билл смотрел на него, обретая все большее сходство с задремавшей рыбой.

— Вы назоветесь как-то еще? — уточнил он.

— Совершенно верно.

— А…

— Никаких «а».

— Вы запутаетесь.

Лорд Икенхем весело рассмеялся.

— Дорогой мой, — сказал он, — не так давно в предместье Митчинг-Хилл я с полным успехом сыграл не только специалиста по птичьим когтям, но и мистера Роддиса, арендующего коттедж «Кедры», и мистера Булстрода, жителя тех же мест. До сих пор себе не прощу, что не сыграл попугая, он бы мне очень удался. Нет, я не запутаюсь. Введите меня в дом, о прочем не беспокойтесь.

На сей раз Билл понял все, но лучше ему не стало, словно он случайно схватил тигра за хвост.

— Дядя догадается, — предположил он.

— Вы его боитесь?

— Да. Очень.

— Больше, чем младенцев?

Билл окончательно растерялся.

— Что же вы собираетесь делать? — спросил он. — Назоветесь Джонсом или Робинсоном?

— Нет, не Робинсоном. Сейчас это не годится. Судья такого конкурса — это вам не кот начхал. Я буду Брабазоном-Планком. Приятно сыграть старого Зада, и сюжет прекрасный. Ваш бывший начальник путешествует по Англии, вы его случайно встретили и, конечно, пригласили. Он же, услышав о конкурсе, просил о великой чести. Дело в том, что он без памяти любит детей. Нет, Билл Окшот, Балбесу не выкрутиться. Планк не кто-нибудь, Планк — знаменитость. Если вы спросите, что я думаю об этом замысле, я вам отвечу, что он идеален.

Рыбьи глаза страдальца немного посветлели. Конечно, он боялся, как бы его благодетель чего-нибудь не натворил, но еще больше боялся он остаться без помощи. Когда преподобный Обри Другг увидел сорока трех матрон с сорока тремя на редкость мерзкими младенцами, он побледнел, хотя не ведал страха и мог усмирить даже ревностных прихожанок.

— Ладно! — воскликнул Билл. — Пошли. А вообще-то здорово.

— Пошли, — согласился граф. — Возьмите чемодан.

Когда они подходили к воротам (граф — задумчиво, Билл — оживленно), они услышали шум машины. Билл оглянулся и стал буро-лиловым.

— Это дядя, — сказал он. — Может, мы…