Айдар Павлов - Стебалово

- Ну, не помню, не помню я его телефонного номера, хоть убей!

- Эммануэль покачала головой. - Чё за дундук? Чё выпендривается, сам не знает.

Непоправимое произошло столь быстро, что Эммануэль хрен чё сообразила: перестав выпендриваться, Лысый полоснул воздух кухонным ножом... лезвие ударилось о китайский фарфор, и пельмень с тыквы ее бой-френда шмякнулся на тарелку.

Эммануэль тупо ойкнула.

- Нет телефона - нет базара, - подвел черту Лысый.

Кончиком ножа подхватив пельмешку с тарелки, он поиграл ею, словно шариком пинг-понга, и, оттянувшись, забросил на сковородку.

- Секи, мать! Секи, мать твою, как скотеет Бляха! - с наслаждением приговаривал Лысый. - О-хо-хо-хо-хо! А запах! Запах! Красота!

Шипение и шмон, исходившие от плиты, на которой вершился сей беспрецедентный акт вандализма, усиливались. Эммануэль проклинала себя за то, что, связавшись с убийцей Серафимом, не потрудилась взять у него ни номера телефона, ни паспортных данных.

- Классный я повар? - нахваливал себя осатаневший авторитет. - У тебя еще не проснулся аппетит, черномазая?

- Еще нет, - буркнула Эммануэль.

- Чё ты там гонишь? - Из-за треска на сковородке Бляха ее не расслышал.

- Нет, говорю!!! - крикнула она.

- А... - понял Бляха. - А телефон не вспомнила?

- Нет!!!

- Ну, ничего, - успокоил он, - ща вспомним, это не долго.

Ни много ни мало, полчаса продолжалась эта пытка. Сначала Бляха слегка поджарил пельмешку с обеих сторон, затем мелко нашинковал укроп, петрушку, сельдерей и помидоры, забросил приправу на сковородку и закрыл крышкой. Потом он вернулся в широкое кресло времен императрицы Екатерины, закинул ноги на стол и сказал:

- Подождем, пока дойдет, - и, глумливо хихикая, уставился в черную витрину Эммануэль наблюдать за ее реакцией.

Реакция была неадекватной: смирившись с непоправимым, хозяйка дворца сделала вид, будто ей все до фени, и непринужденно закумарила конопляную пионерку.

Когда ушная раковина бой-френда была готова, Лысый галантно проводил Эммануэль к черному столу, подвинул стул и поставил перед ее носом оформленную тарелку: помимо пельменины там лежали оливки, листики салата и стебельки зеленого лука.

- Бон аппетит! - пожелал он, завязав на шее жертвы белую салфетку. - Вот те нож. Вот те вилка. Что еще?

- Пожалуй, все, - сказала Эммануэль.

- Соль? Перец?

- Пожалуй, это лишнее. Хотя... Если самую малость.

- Самую малость, - кивнул Лысый, посолив и поперчив чертово блюдо.

- Хватит, хватит! - остановила Эммануэль. - Хочешь, чтоб ком в горле застрял?

Лысый убрал солонку:

- Может, возьмешь меня официантом?

- Стар ты больно для официанта.

- Ну, нет так нет. Валяй мать, наяривай, - может, чё и вспомнишь.

- Да ни чё я не вспомню уже, Лысый, зря время теряем! - Эммануэль откусила часть пельменя.

- Ну, как? - Он внимательно посмотрел в ее глаза.

- А что? - Ее глаза удовлетворенно моргнули. - Неплохо прожарилось, мать твою. Даже не ожидала. В самом деле, неплохо. Беру тебя поваром. Если, конечно, не передумал.

Лысый понял, что проиграл вторую партию: с чувством и нескрываемым аппетитом жевала мисс Каннибал то, что ей приготовили; создавалось впечатление, что она в любой момент может попросить добавки, - словом, вытянуть из этой адской черной пасти информацию о Серафиме не было никаких шансов.

Разделавшись с ухом своего любовника, Эммануэль неторопливо вытерла губы, взмокший от напряжения лоб и впервые за всю ночь улыбнулась:

- Теперь веришь, что я не знаю, где Серафим? Или будем готовить вторую пельмень?

- Оставим на другой раз, - огорченно ответил Лысый.

- А чё на другой раз-то? – разошлась мисс Каннибал. - Если такая пьянка пошла... Повар ты классный, официант нормальный. Валяй вторую!

- Обломись. - Бляха показал Эммануэль средний палец и стал надевать деловой пиджак.

- Уходишь, что ль? - Она прикинулась разочарованной.

- Да, мать. Дела-дела...

- Какие, на хер, дела в четыре часа ночи?

- А уже четыре часа ночи?

- А ты чё думал?

- Вот дерьмо, - выругался Лысый, посмотрев на часы. - Как быстро летит время!

- Ой, не говори, - поддержала Эммануэль. - Чем заняться-то собрался?

- Поеду, побазарю с Большим.

- А... - протянула Эммануэль. - Ну, канай, раз такие дела, не фиг тебе здесь тусоваться.

Напоследок Бляха бессовестно обнял мисс Каннибал и чисто по-человечески поблагодарил за теплый прием:

- Ну, спасибо тебе, мать.

- Да что уж...

- Все было нормально.

- Слава богу...

- Значит, не знаешь, где Серафим?

- Неа. Не знала, и знать нет желаю.

- Да и хрен с ним.

- Хрен с ним, - согласилась Эммануэль.

Ну, накладка вышла... - Как бы принося извинения, Бляха с нежностью потрепал дрэд на ее затылке. - Ошибся я, мать.

- Ошибся, батюшка, ошибся, с кем не бывает?

- Чё... теперь будешь точить на меня обидки?

- А чё я буду теперь точить на тебя обидки? - Эммануэль пошла в закос под веник: - Никогда не точила, теперь-то чё? Ухо вернется, что ль?

- Не, ухо уже не вернется… - Отпустив Эммануэль, Лысый с чистосердечным сожалением оглядел контуженного Антуана: - Оскотел я, мать, совсем оскотел. Житуха-то какая: и в хвост и в гриву, сама знаешь...

- Оскотел, батюшка, оскотел, - закивала Эммануэль. - Жениться тебе пора. Надо ж похоть децел за уздечку держать, а то ведь дальше-то будешь? Я простила - другой не простит.

- А ты простила? -- с сомнением переспросил Лысый, остановившись в дверях.

- Простила, простила. Ступай, Лысый, моя совесть в порядке.

- Вот я и говорю: коль не знаешь, где Серафим, чё те стрематься? Твоя-то совесть в ажуре.

- В ажуре, в ажуре, нечего мне стрематься, черномазой, да и тебе не след. Ступай, ступай подобру-поздорову, Лысый, черт с тобой, делай дела.

Но Василий Исидорович, видимо, все-таки чувствуя за собой долю вины, все никак не решался выйти за порог:

- Слышишь, мать?

- А?

- Ну, это, типа, без обид, да?

- Ага, - кивнула Эммануэль.

- Ты ж меня знаешь: если че не так...

- А че не так-то? Все ништяк!

- Ну, покеда, что ли, мать?

- Покеда, батюшка, покеда!

Авторитрет наконец перешагнул через порог. Дверь за ним тихо закрылась. Ошарашенная Эммануэль села на стол, покрытый черной скатертью, и громко икнула:

- Ик!!!... Черт знает что... Ик! Ик!

Обстановка больше не требовала от нее прикидываться глупой коровой: из окон Зеркальной галереи было видно, как несколько бляхинских "мерседесов" один за другим уплывают с территории дворца.

- Ок! Ок!! Ок!!! - заикала Эммануэль. - Без обид, мать твою! Я те ща забодяжу без обид!!! Я тя, хрен собачий, в сосиску отварю, на хер! Годами будешь у меня в мясорубке крутиться - фиг кто вытащит! О Бляха, мать твою!

Она закурила очередной косяк, и тут же по мобильному телефону раздался сигнал.

- Алле? - ответила Эммануэль детским голосом.