Марк Твен - Том Соуер за границей

Пріостановивъ машину, мы отступили немного назадъ, такъ что стали прямо надъ ними, и увидали тутъ, что это все мертвые! Морозъ пробѣжалъ у насъ по кожѣ. Мы притихли и перекидывались словами лишь вполголоса, какъ на какихъ-нибудь похоронахъ. Потомъ мы опустились тихонько и я вылѣзъ вмѣстѣ съ Томомъ, чтобы подойти къ этимъ людямъ. Тутъ были и мужчины, и женщины, и дѣти. Солнце изсушило ихъ такъ, что они потемнѣли, сморщились и загрубѣли, походя на тѣхъ мумій, которыя рисуются въ книжкахъ. Но при всемъ томъ, не повѣрите, они казались живыми, точно только погруженными въ сонъ: одни изъ нихъ лежали на спинѣ, раскинувъ руки на пескѣ, другіе на боку или ничкомъ, въ совершенно естественныхъ положеніяхъ, только зубы у нихъ оскаливались больше обыкновеннаго. Двое или трое сидѣли; между этими была одна женщина съ поникшею головою и ребенкомъ, лежавшимъ у нея поперекъ на колѣняхъ. Одинъ мужчина сидѣлъ, обхвативъ свои колѣна руками и уставясь своими мертвыми глазами на молодую дѣвушку, распростертую передъ нимъ. Онъ казался до того грустнымъ, что было больно смотрѣть на него. И нельзя себѣ вообразить мѣста, болѣе безмолвнаго, нежели было это! Между тѣмъ, при легкомъ дуновеніи вѣтерка, прямые черные волосы, свѣсившіеся на щеки у этого человѣка, начинали колыхаться, и и вздрагивалъ, потому что мнѣ казалось, что онъ трясетъ головой.

Нѣкоторые изъ этихъ людей и животныхъ были полузанесены пескомъ, но большинство лежало открыто, потому что песокъ былъ здѣсь мелокъ, а самая почва тверда и камениста. Одежда несчастныхъ уже поистлѣла и многіе трупы лежали почти обнаженные: если мы дотрогивались до какого-нибудь лоскута, онъ расползался у насъ въ рукахъ, какъ паутина. Томъ говорилъ, что эти люди лежатъ здѣсь, по всему вѣроятію, уже многіе годы.

Возлѣ нѣкоторыхъ изъ нихъ валялись заржавленныя ружья; у другихъ были сабли и длинные пистолеты въ серебряной оправѣ, заткнутые за шали, служившія поясами. Верблюды лежали не развьюченные, но мѣшки на нихъ разорвались, сгнили, и грузъ изъ нихъ вывалился на землю. Мы полагали, что оружіе уже ни къ чему мертвецамъ и взяли себѣ по саблѣ и нѣсколько пистолетовъ. Взяли мы тоже одинъ ящичекъ, потому что онъ былъ очень красивъ и затѣйливо выложенъ, и хотѣли схоронить трупы, но не могли придумать, какимъ способомъ сдѣлать это: подъ рукою не было ничего, кромѣ песка, а его могло снести вѣтромъ снова, это было ясно. Мы рѣшились покрыть, по крайней мѣрѣ, хотя ту бѣдную молодую дѣвушку, нѣсколькими шалями, которыя вытащили изъ одного лопнувшаго вьюка, но когда мы начали заваливать ее и пескомъ, у мужчины зашевелились волоса; мы содрогнулись и не смѣли продолжать: онъ точно пытался выразить намъ, что не хочетъ, чтобы мы ее закрывали, потому что ему нельзя будетъ тогда смотрѣть на нее. Я понималъ, что она была ему дорога и не хотѣлось бѣдному оставаться совсѣмъ одинокимъ.

Мы поднялись выше, направились далѣе и скоро это темное пятно среди песковъ исчезло изъ нашихъ глазъ и не суждено уже было намъ увидать, когда-либо опять, этихъ несчастныхъ. Мы дивились и разсуждали, стараясь угадать, какъ они здѣсь очутились, что ихъ постигло, но не могли придумать ничего. Сначала мы предположили, что они, по всей вѣроятности, сбились съ пути и блуждали, пока не истощили всѣхъ своихъ продовольственныхъ запасовъ и воды, а потомъ изнемогли отъ лишеній; но Томъ замѣтилъ, что ни хищные звѣри, ни коршуны, не трогали ихъ, поэтому наша догадка была невѣрна. Наконецъ, мы и перестали угадывать, рѣшившись вовсе не думать болѣе объ этомъ предметѣ, который только наводилъ на насъ уныніе.

Открывъ ящичекъ, мы нашли въ немъ драгоцѣнные камни и золотыя вещицы. Тутъ была цѣлая куча ихъ, вмѣстѣ съ нѣсколькими маленькими покрывалами, въ родѣ тѣхъ, которыя были на мертвыхъ женщинахъ. Они были окаймлены бахромами изъ странныхъ золотыхъ монетъ, мнѣ незнакомыхъ. Мы подумали, не воротиться-ли намъ, попытаться розыскать опять тѣхъ мертвыхъ и возвратить имъ эти вещи; но Томъ разсудилъ, что это не слѣдуетъ: въ этихъ мѣстахъ водилось много разбойниковъ; они могли придти и украсть это, и тогда грѣхъ былъ бы на насъ, потому что мы ввели бы ихъ въ искушеніе. И мы отправились далѣе; я только жалѣлъ о томъ, что мы не обобрали всего, что тамъ было; такимъ образомъ, не оставалось бы уже вовсе повода къ искушенію.

Мы провели два часа въ раскаленномъ воздухѣ на землѣ и насъ страшно мучила жажда, когда мы взобрались снова въ нашу лодку. Но, бросившись къ водѣ, мы нашли ее совсѣмъ испорченной, горькой, не говоря уже о томъ, что она нагрѣлась до того, что чуть не обжигала намъ ротъ. Пить ее было невозможно. Эта вода была изъ Миссисипи, значитъ, лучшая въ мірѣ; мы вздумали взболтать ея осадокъ, надѣясь, что это поможетъ; но, нѣтъ, осадокъ былъ не лучше воды.

Ну, мы не испытывали такой уже крайней жажды, пока были заняты участью тѣхъ погибшихъ, но теперь стали ее ощущать, а лишь только удостовѣрились, что намъ нечего пить, она стала чѣмъ-то ужаснымъ, точно увеличилась впятеро противъ-того, чѣмъ была за четверть минуты передъ тѣмъ. Скоро намъ пришлось сидѣть уже съ открытыми ртами и пыхтѣть по собачьи.

Томъ посовѣтовалъ намъ слѣдить зорко повсюду, потому что мы могли повстрѣчать оазисъ; иначе, страшно было и сказать, что съ нами произойдетъ. Мы послушались и стали смотрѣть въ подзорныя трубки по всѣмъ сторонамъ, до того, что руки у насъ совсѣмъ затекли и отказывались служить. Два часа… три часа въ одномъ этомъ глазѣньи и глазѣньи… и всюду одинъ только песокъ, песокъ и песокъ… и сверкающіе надъ нимъ переливы знойнаго воздуха… О, Боже мой, Боже! Не знаетъ еще настоящаго бѣдствія тотъ, кто не мучился продолжительной жаждой, убѣждаясь въ томъ, что и не встрѣтить ему воды! Мнѣ стало, наконецъ, но въ силу смотрѣть на эту раскаленную степь; я летъ на свой ларь отказываясь отъ всякаго участія въ дѣлѣ.

Но прошло нѣсколько времени и Томъ вскрикнулъ. Вода, была передъ нами! Цѣлое озеро, широкое и блестящее, съ склонившимися надъ нимъ дремотными пальмами, нѣжно и тонко отражавшимися въ водѣ. Ничего въ жизни не видывалъ я красивѣе! Озеро было еще довольно далеко, но что могло это значить для насъ? Мы тотчасъ же наладили машину на стомильный ходъ и разсчитывали поспѣть туда въ семь минутъ. Но озеро оставалось все въ одномъ и томъ же разстояніи отъ насъ, мы какъ будто и не придвигаясь къ нему… Да, оно лежало все тамъ, вдалекѣ, все такое же блестящее и подобное мечтѣ, но мы не могли долетѣть до него… и потомъ вдругъ оно совершено исчезло. Томъ вытаращилъ глаза и проговорилъ:

— Ребята, это былъ миражъ!

И сказалъ онъ это, точно чему обрадовался. Я же рѣшительно не видѣлъ никакого тутъ повода къ радости и отвѣтилъ:

— Можетъ быть. Но мнѣ все равно, какъ оно тамъ называется, а хотѣлъ бы я знать только то, куда оно подѣвалось?