Ирадж Пезешк-зод - Дядюшка Наполеон

Дустали-хан с трудом прохрипел:

— Я осел… башка у меня…

— Скажи, что ты все это по дурости!

— Я… я… по… дурости.

Асадолла-мирза положил руку на плечо Ширали:

— Ну, видел? А теперь я прошу тебя, прости его. Ради Тахиры-ханум. Вон как бедняжка плачет, дрожит, словно воробышек. Прости его!

Ширали немного смягчился:

— Вы, князь, сами подумайте… Тахира вам теперь все равно что сестра… Даже если я этого подлеца прощу, вы-то его прощать не должны!

— Известное дело! Я ему такое устрою — света белого не взвидит! Но сегодня вы уж его не трогайте, я потом его проучу. Эта башка безмозглая у меня еще попляшет! — И Асадолла-мирза отвесил оплеуху Дустали-хану, все еще пребывавшему под мышкой у Ширали.

Ширили с такой силой поставил Дустали-хана обеими ногами на землю, что тот даже ойкнул.

— Делаю это только ради вас, только уважая ваше благородство. Потому что вы самый что ни на есть настоящий мужчина! Одно дело — вы… пошли к поганому псу пекарю и денег ему дали, чтобы он от жалобы своей отказался. А другое дело — этот господин, который как увидел, что меня дома нет, сразу к жене моей полез, на честь мою покусился.

— О чем разговор, господин Ширали-хан!.. Вы мне что брат родной! Ваша жена мне все равно что сестра любимая! Вы еще посмотрите, как я с этим негодяем разделаюсь!

— Господь вам воздаст за ваше великодушие!

Все вздохнули с облегчением. Искоса поглядывая на Тахиру, Асадолла-мирза сказал:

— А теперь, господин Ширали-хан, чтобы и вправду меня порадовать, милости прошу, пожалуйте в дом к господину Полковнику, разделите с нами ужин… Сегодня у нас праздник.

Ширали смущенно потупился:

— Премного вам благодарны, только зачем же буду мешать?

Дядюшка Наполеон бросил на Асадолла-мирзу сердитый взгляд и тихо сказал:

— Асадолла, что еще за ерунда!.. Чтобы какой-то мясник пошел в гости в дом моего брата?!

Асадолла-мирза так же тихо ему ответил:

— Прошу вас, разрешите. Я потом вам все объясню.

По-прежнему не повышая голоса, но с крайним раздражением дядюшка заявил:

— Мне твое объяснение и через сто лет не нужно будет! Что еще за новости! Мясник будет ужинать с нашей семьей?!

Асадолла-мирза кивнул:

— Прекрасно… прекрасно… Тогда пусть уж он заберет с собой Дустали. Господин Ширали-хан!..

Дядюшка зажал ему рот и прошипел:

— Ну хорошо, хорошо…

Асадолла-мирза продолжил:

— Господин Ширали-хан, если вы не согласитесь, я на вас очень обижусь. И Тахиру-ханум тоже приглашаем. Она ведь мне что сестра… А насчет Дустали не беспокойтесь — мы отправим его спать домой.

И через несколько минут в доме у дяди Полковника снова царило веселье. Асадолла-мирза заставил усевшегося в сторонке на полу Ширали выпить подряд два стакана знаменитого старого вина.

Дядюшка Наполеон, весьма недовольный присутствием мясника в благородном обществе, пропустив по настоянию Асадолла-мирзы еще стаканчик, позабыл о величии и чести знатной семьи и постепенно пришел в отличное настроение.

Благодаря заступничеству Азиз ос-Салтане, ее мужу тоже разрешили войти в залу, но бедолага сидел в одиночестве с расстроенным угрюмым видом.

Асадолла-мирза то и дело подливал Ширали вина. Когда зала огласилась раскатами громового хохота мясника и князь убедился, что вино сделало свое дело, он предложил, чтобы Тахира-ханум станцевала, и, к общему удивлению, Ширали разрешил своей жене сплясать.

Завели пластинку, и стройное гибкое тело Тахиры заколыхалось в такт музыки. Асадолла-мирза хлопал в ладоши и повторял: «Ох… ох…» — и те из гостей, которые еще сохраняли трезвый ум, по одному этому возгласу догадывались, что он не договаривал. Даже женщины заразились восторгом Асадолла-мирзы, и, может быть, впервые во взглядах, которые они бросали на Тахиру, не сквозили ненависть и зависть.

После ужина отец, внешне казавшийся очень довольным и веселым, снова подсел к дядюшке и попросил его довести до конца рассказ про Казерунскую битву, который был прерван в тот злополучный вечер у дяди Полковника. Дядюшка вначале церемонно отнекивался, говоря, что ничего интересного в этом рассказе нет, но в конце концов уступил настойчивым просьбам отца и согласился рассказать. Как только Маш-Касем услышал, что речь зашла о битве при Казеруне, он немедленно встал поближе к своему хозяину.

Дядюшка поправил накинутую на плечи абу и начал:

— Да-а… Тогда война была не то что нынче… Сейчас-то со всеми этими изобретениями: и тебе пулемет, и тебе танк, и тебе самолет — отвага и находчивость отошли на второе место. А тогда что у нас было? Мы сами да четыре мортиры… Солдаты наши и вооружены-то как следует не были. На голодный желудок воевали — довольствие вовремя не поступало. И побеждали мы только благодаря нашей храбрости и твердой уверенности в правоте своего дела. Но, конечно, противник наш был вооружен до зубов. За мятежником Ходадад-ханом стояла вся Британская империя. А у нас если и было с пяток приличных ружей, так и те мы у противника захватили… Одно такое ружье я себе взял, а два-три других солдатам раздал…

— Мне тоже пожаловали, — влез Маш-Касем.

— Да, одно ружье я Маш-Касему дал. Не потому, конечно, что он был хорошим стрелком, а потому, что состоял при мне ординарцем и обязан был меня охранять… В те дни, можете мне поверить, англичане несколько раз покушались на мою жизнь. Особенно после того, как я собственноручно убил Ходадад-хана…

— Благое дело сделали, — вмешался Маш-Касем. — Если б вы этого подлеца не прикончили, тот край никогда бы покоя не знал!

Отец сказал:

— Но вы так и не объяснили, как вам удалось убить Ходадад-хана.

— Только разве что с божьей помощью! Потому что расстояние между нами было шагов этак сто. Я прицелился ему точно в шею…

— Не в шею, а промеж глаз! — поспешно поправил Маш-Касем.

— Я это и имел в виду… У меня ружье всегда немного повыше мушки било, вот я и прицелился ему в шею, чтобы попасть в лоб… Помянул про себя святого Али и нажал на курок.

Маш-Касем хлопнул себя по колену:

— Вай! Вай! Господи, твоя воля!.. Как только пуля промеж глаз его прошила, он как завопит! Аж горы вокруг затряслись!

— По крикам мятежников я понял, что пуля попала в цель. Как только их главарь отправился в ад, все бандиты ударились в бегство. Но мы погнались за ними и человек тридцать — сорок взяли в плен.

Маш-Касем саркастически усмехнулся:

— Господь с вами, ага! Какие тридцать — сорок!.. Вы, дай вам бог здоровья, столько битв на своему веку перевидели, что теперь и не помните… Я сам их пересчитывал. И было их без десятка ровно триста человек. Брат Ходадад-хана тоже к нам в плен попал.

Асадолла-мирза, бросавший жаркие взгляды на Тахиру, пробормотал: